Магия, фетишизм и анимизм саамов
 По письменным источникам XVII, XVIII и XIX веков Николай Харузин не без успеха попытался восстановить систему древнейших верований скандинавских саамов и найти место в этой системе религиозным пережиткам кольских саамов. Трудность и ответственность этой задачи автор учитывал и благодаря этому избежал ошибки предшественников, навязывавших кольским саамам верования и мифологию скандинавских. Справедливо предполагая общую исходную основу древнейших верований саамов России и скандинавских, Харузин проделал большую работу, которая приближает нас к понятию об этапах развития религии саамов.
Формально все саамы России в течение свыше 300 лет исповедовали христианскую веру. В каждом крупном селении имелась небольшая деревянная часовня с минимумом культовых предметов таких, как иконы, аналой, кадило, евангелие, крест, сосуд и т.д. В каждом жилище можно было видеть иконы, медные складни старообрядческого типа, лампадки и крещенскую воду. Христианскими обрядами сопровождалось рождение ребенка, вступление в брак и похороны. И тем не менее, даже в миссионерской и казенной церковной литературе неоднократно встречаются указания на чисто внешнее значение христианского культа у саамов.
Ни первоначальные "просветители" их – Трифон и Федорит, ни поздние – монахи Печенгского или других монастырей, не смогли заставить саамов проникнуться христианским пиетизмом и нетерпимостью. Христианство не вытеснило у саамов их древнейших религиозных воззрений; оно было воспринято внешне как одно из средств магического воздействия на природу. Например, кильдинские саамы с большой охотой служили молебен на тонях с помощью попа и "святили" воду перед началом лова. Освященной водой кропили больных оленей, церковными свечами прижигали больное место, медный складень прикладывали к опухоли и т.д.
Вряд ли много глубже понимали христианство и соприкасавшиеся с саамами поморы. Что же касается священников и монахов Печенгского монастыря, то пример их христианского "благочестия" скорей отталкивал саамов от христианства, нежели располагал к нему. Восстановленный в 1883 году как филиал Соловецкого, Печенгский монастырь захватил саамские рыболовные угодья и оленьи пастбища и завладел богатыми морошкой и гагачьим пухом Айновыми островами. Присылаемые священники, по словам саамов, жалование получали маленькое, пьянствовали и вымогали на требы мясо и рыбу.
Таковы обстоятельства, благодаря которым под внешним покровом христианства у саамов России сохранились пережитки древнейших их религий. Употребляя выражение "религия", следует иметь в виду условный характер этого термина по отношению к древнейшим верованиям саамов. По сохранившимся пережиткам трудно предположить, что эти верования когда-либо принимали устойчивые религиозные формы.
Для самобытной религии саамов характерны три ее признака: магия, фетишизм, анимизм. Правда, перечисленные элементы являются основными для любой религии; смысл подчеркивания их в верованиях саамов в том, что здесь они не усложнены мифологией, не прикрыты философией, а выступают во всей первобытной простоте.
Еще в ХVI-ХVII веках слава о могущественных лапландских чародеях была далеко известна за пределами Лапландии. Чары саамских колдунов пугали викингов, занимали воображение неспокойных за свою судьбу государей и восхищали путешественников. Но и в пределах самой Лапландии славой наиболее могущественных чародеев пользовались саамы Кольского полуострова.
Саамский фольклор, из которого мы черпаем сведения о древнейших верованиях, а равно и предания населения, насыщены образами множества колдунов. В каждом крупном селении еще недавно могли указать на 5-7 человек обоего пола, умеющих колдовать. Саамские колдуны, по данным фольклора, обычные люди, живущие такими же интересами, как и все остальные. Они не молятся, не кланяются каким-либо существам или духам, не изнуряют себя постом, имеют жен, детей, – словом, внешне ничем не выделяются из окружающей среды. Они именно "умеют колдовать", также как умеют хорошо стрелять, ловить рыбу или изготовлять прочную корежу. Колдовство их не удивляет остальных, так как колдовать способен каждый, если его по дружбе этому научат или хитростью выведает приемы.
Большинство известных нам колдовских приемов основано на понятии о симпатическом сродстве явлений. В период, предшествовавший приручению дикого оленя, важнейшим орудием охотничьей магии являлись рога диких оленей или "чуэрвь-гарты". Облюбовав себе место в районе охотничьих владений селения, охотник сносил сюда рога убитых им оленей и ставил в два параллельных ряда так, как рога должны были стоять у бегущих один за другим оленей.
Обычай забрасывать рога на крыши домов, прибивать к фасаду жилища также находится в несомненной связи с сакральными свойствами рогов.
В каждом селении у наиболее добычливых охотников были свои чуэрвь-гарты, которые не только способствовали охотничьим успехам, но и выручали население при нападении врагов. Достаточно было лицу, даже не называемому колдуном, а просто "умеющему владеть чуэрвь-гартом" пошевелить рога оленей, – как поднималась страшная буря на озере и топила врагов.
Унесенная тестем лобная кость с рогом из чуэрьвь-гарта зятя, влекла за собой перемещение стад диких оленей вслед за костью. Старуха трясет штанами – поднимается метель и губит врагов. Покорный человеческому слову невод собирается в карбас или, наоборот, раскидывается и тянет тоню.
По форме облаков или кипению мыла в котле узнается будущее, например, приход неприятеля. Ложно понятая причинная связь явлений влечет возникновение иррациональных бытовых обычаев. Приход гостя во время закладки рыбы в котел предвещает удачу в лове; выход человека из жилища, когда вынимается из котла рыба, влечет за собой выход рыбы из ловушки и т.п. Неосторожное движение может спугнуть дичь или рыбу и повести к ее исчезновению, это естественно. Но неосторожный оклик или толчок может испугать на чем-то сосредоточившегося человека, – это также естественно.
Но и такое воображаемое явление, как превращение человека в камень от испуга, не вызывает особенного недоумения. Примитивная психология по возможности упрощает ответы на сложные вопросы об окружающих явлениях.
Следует подчеркнуть, что охарактеризованные элементы магии, составляя существенную часть древнейшей религии саамов, не находятся в связи с верой в сверхъестественное существо или существа; они столь же обычны или необычны, как вся окружающая человека неразгаданная природа.
Наряду с магией воображение древних саамов привлекают к себе сейды-фетиши. На вопрос, что означает сейд, современные саамы дают весьма неопределенные ответы: "Это камень такой, как будто человек"; "Сейдом у нас раньше считали такие камни, как будто в них что-то было"; "Глупые были, вот и молились сейдам. Камень и камень, ничего в нем нет. Однако, хорошо помогали: и рыб, и зверя, и птиц помногу доставали".
Еще и до сих пор в любом селении укажут на два-три камня, считавшиеся сейдами. Иногда указывают, как на сейд, на гору, хотя сейдом, вероятно, была не гора, а камень на ней.
Сейды как вещественное выражение древнейших верований саамов распространены были в равной мере как среди саамов России, так и зарубежных. Сейд обычно являлся объектом почитания всего селения и, по-видимому, был связан с почитанием предков-родоначальников. Самое слово "сейд" этимологически увязывается с обозначением селения, может быть, рода – "спит". Обстоятельства окаменения – испуг от неожиданного окрика, гнев на родственников или единственный выход при преследовании врагов.
Окаменение, как следствие волшебных чар более сильных колдунов, встречается реже в преданиях. Есть основания полагать, что распространение сейдов зависело от распространения охотничьих и рыболовных угодий. Есть упоминания, что с возникновением оленеводства благодетельное влияние сейдов распространено также и на стада прирученных оленей. Указываемые ныне сейды расположены вблизи рыболовных и охотничьих угодий саамов.
Первоначально сейды были, несомненно, родовыми фетишами. По мере дробления родовых угодий сейды превращались в семейные фетиши. Сейд, в отличие от вещественных объектов магии, является объектом поклонения и почитания. Прежде всего человек считается с интересами сейда. Сейд не только требует уважения к себе, но и соблюдения известных правил в районе своего влияния, в особенности же поблизости, на виду. Соблюдение тишины, безусловное воздержание от ругани и даже шуток – повсеместно распространенные правила. Сейд, кроме того, любит подарки и пищу, любимую саамами. Взамен оказываемого внимания он загоняет в сети рыбу, помогает на охоте и выпасе оленей. За невнимание, насмешки и грубость сейд жестоко наказывает виновных не только лишением промыслов, но также и болезнями и даже смертью.
В целях составления более точного понятия о культе сейдов, я в течение 1935 и 1936 годов основательно ознакомился с одним из самых популярных сейдов в системе Чудзъяврского бассейна.
В 4 километрах от озера Чудзъявр и в 15 – от селения находится озеро Акияврь или Бабозеро, от слова "акка" – бабушка. На высоком скалистом берегу озера, среди обломков разрушенной временем горной вершины одиноко стоит сиенитовый камень, издали напоминающий старуху, сгорбившуюся в сидячем положении. Камень этот, по словам саамов, в глубокой древности считался за окаменевшую женщину и являлся объектом поклонения. От камня-"бабушки" получило свое название и озеро. К камню, как это можно установить из рассказов саамов, приходили древние охотники и рыболовы, приносили для наговоров стрелы и пули, а впоследствии – деньги в жертву "бабушке", рога "дикарей", ножные кости с мозгом (саамское лакомство) и т.п. По-видимому, "бабушка" и ее наговоры считались покровительствующими при охоте и на рыбной ловле, а, может быть, и при торговле, коль скоро к священному камню приносили и деньги. Связного рассказа об истории "бабушки" ни от кого слышать не удалось. Даже 97-летний старик Макар из Кильдинского селения на вопрос о "бабушке" ответил, что, мол, говорили чего-то старики, но сам он к "бабушке" никогда не ходил и вообще ничего сказать не может.
Некоторые откровенно заявляли, что боятся этого места и поэтому не бывают там. На вопрос, почему боятся, рекомендовали поговорить с Антоном Пьяновым. Лет пятнадцать тому назад Пьянов, вернувшись с военной службы, решил на Бабозере пониже камня построить вежу. Народ отговаривал его, но Пьянов стоял на своем и от намерения не отказывался. Однажды, уже приняв решение, он заблудился, будучи на берегу озера. Передаю его рассказ дословно: "И место хорошо, как будто, знаю, а как ни пойду – все на "бабушку" выйду. Рассердился я, ты, говорю, смотри, такая мать, я вот влезу, да кувырну, ты меня будешь пугать. Потом начал вежу строить. Начал вежу строить и приснился мне сон: лежу, сплю, бабушка идет. "Неужели, говорит, ты, Антон, не мог себе другого места выбрать? И чего тебе здесь надо? Уходи, смотри, отсюда, а то плохо будет. Больше ничего не сказала и ушла. Ну, я думаю, сон. Сон и сон. Начал уже крышу делать. Только что крышу осталось покрыть. Раз прихожу доделывать там кое-что и что-то нехорошо со мной стало: как будто и ничего, а не могу сообразить, вроде как ума лишился. И начал хворать с тех пор. Месяца два болел. Думал, покойником стану. Потом ничего, стал поправляться. А в вежу больше ни ногой. Сожгли ее потом. Вот дай мне хоть тысячу рублей, а жить сюда ни за что не пойду".
Еще до Пьянова один саам был наказан сумасшествием за то, что возле камня ругал своего хирваса. Некоторые саамы передают, что будто бы, прийдя уже в законченную вежу, Пьянов обнаружил в ней огромный камень, занимавший все свободное пространство, чего, однако, он сам не подтвердил.
Легенду о происхождении этого камня мне пришлось услышать лишь весной 1937 года, после основательного знакомства со старухой, женой Пьянова. Легенду она не рассказывала, пропела и позволила записать на фонограф. По причине трудности расшифровки передаю содержание песни со слов Пьяновой своими словами: "Жена с мужем заспорила, на своем встала, уступить не хотела. Он хотел ударить, она схватила дочку и побежала, побежала, побежала. Хотела попадать на Воронье, к отцу, отдыхать села на горе и окаменела". На вопрос древности легенды старуха ответила лишь, что "так раньше пели".
Если верно высказанное ранее предположение о связи женских сейдов с материнским родом, то приведенная легенда отражает в известной мере борьбу женского и мужского начал в родовом устройстве. Жена не желает подчиниться мужу, не позволяет себя бить, убегает в род родителей, захватив дочь. Если смотреть на камень в фас, сбоку видны очертания меньшего камня, который считают окаменелой дочкой. Но уже сильно мужское начало, и женщина окаменевает в пути.
Наконец, третьим элементом верований саамов является одухотворение сил природы – солнца, луны, облаков, грома, северного сияния и т.д.
Отражение анимистических представлений о природе мы находим также в фольклоре саамов России и некоторых материальных атрибутах как олицетворение, по-видимому, изображения солнца, кольцеобразные подвески на поясах и предпочтение белого, солнечного цвета в оленях.
По мере развития анимистических представлений и усложнения общественных отношений сознание саамов населяет окружающую природу различными духами. Первоначально это – зооморфные духи хозяйки и хозяина. Оленям и пастбищам покровительствует Луот-хозик – "ходит на ногах, как человек, и лицо человеческое, только вся в шерсти, как олень".
От ловозерских и семиостровских саамов мне удалось записать весьма интересный обряд жертвенного поедания оленей, называемый ловозерскими саамами лухтваррь, семиостровскими – лухтцай, несомненно, предназначавшихся Луот-хозик, хотя представлений о ней у моих рассказчиков не сохранилось.
Обряд жертвоприношения оленей у саамов России впервые и, кажется, единственный раз был описан и опубликован Ф.Ф. Шатковым. Инициатором жертвоприношения всегда являлся нойда-колдун селения, устраивая поедание от 12 до 24 оленей через каждые 3-5 и более лет.
При поедании мяса следовало остерегаться, чтобы не капнуло на одежду или бороду. Когда это происходило, нойда вырывал из печка клок шерсти и вместе с золой от костра натирал облитое место на бороде или усах. Утром нойда рассказывал всем собравшимся сны и гадал о будущем, о возможных рождениях и похоронах.
Сакрально-интимное отношение саамов к оленю, использование его в качестве жертвенного животного Луот-хозик – матери-хозяйки, понятие о магической силе рогов и использование их в качестве оберегов и орудий колдовства широко распространены у народов, занимающихся оленеводством.
К числу мужских духов-хозяев должен быть отнесен медведь, культ которого, весьма вероятно, уживался с понятием о духах-хозяйках. У саамов России в настоящее время уже вовсе утратились какие-либо воспоминания о безусловно имевшем место медвежьем ритуале. Ловозерский саам Фефелов Иван Арефьевич передал, что еще в молодые годы его учили старики по-особому обращаться с медведем и уговаривать зверя. Он же передал мне две небольшие песни, которые должен был спеть охотник, увидев медведя и снимая шкуру.
Солнце, луна, облака, гром, северное сияние, по-видимому, представлялись существами аморфными и их изображения у саамов России, несомненно, были так же условны, как условны изображения скандинавских саамов, наблюдаемые на шаманских бубнах. Кроме отмеченных, аморфными также были духи болезни, олицетворявшиеся иногда с формой пораженной части организма. От иокангского саама М. Титова мне, правда, довелось сделать запись о лихорадке в образе нагой, невероятно костлявой женщины, пытавшейся овладеть саамом в бане, но более правдоподобно – объяснить происхождение этого образа заимствованием от русских поморов. Вообще же дух болезни является производным от колдовской силы лица, наславшего болезнь сглазом или наговором.
Кроме зооморфных и аморфных духов среди саамов была распространена вера в существование различных антропоморфных демонов, ведущих невидимую жизнь, и относительно нейтральных, т.е. редко оказывающих влияние на жизнь людей. По рассказам стариков мне удалось составить понятие о трех типах демонов, а именно: чаклингах, чангах и куштнатэмолмынч.
Чаклинги – голые, маленькие человечки, не более двух четвертей ростом. Живут в трещинах скал и в кочках. Рассмотреть среди болотных кочек вежу чаклингов очень трудно, и поэтому редким людям удавалось их видеть. В разных селениях приходилось встречать вариант рассказа о хитром сааме, поймавшем чаклинга следующим образом: увидев резвящихся чаклингов, он вышел к ним из-за кустов. Чаклинги скрылись, но незаметно за ним наблюдали. Саам развязал сборы, снял каньги и стал надевать снова. Одев одну ногу и завязав сбору, он сделал вид, что уходит, но не ушел, а спрятался за куст и стал подсматривать. Один из чаклингов схватил сапог и надел; так как сапог был велик, он сунул в сапог и вторую ногу и замотал оборы. Понятно, что когда саам выскочил из-за кустов, он не мог убежать и достался в руки хитрецу. За большое количество золота и серебра родители чаклинга выкупили его из неволи. Но вообще чаклинги, по-видимому, небогаты, так как по отношению к бедным и грязно живущим саамам, имеющим плохую одежду, нередко применяется выражение "чаклингпирас", т.е. семья чаклингов.
Кроме чаклингов, многие старики-саамы до сих пор верят, что существует особый невидимый мир, пасущий свои стада вокруг них (куштнатэмолмынч). В стадах этих белые и черные олени. Счастливый человек, которому покажется олень из такого стада, должен идти, не мигая, прямо на оленя и бросить чивастегу на рога. После этого все стадо станет явным. Чудзъяврские саамы передавали, что один из жителей селения, когда их деды жили еще на острове Кильдине, поймал такого оленя, и все стадо оказалось явным. При стаде находилась молодая девушка с распущенными волосами, которая умоляла его отпустить оленей. Саам пожалел и согласился. Тогда она села к нему спиной, уперлась локтями в его локти и стала петь. По мере того, как она пела, стадо невидимых оленей и она сама отодвигались все дальше и дальше, пока не исчезли из вида.
Саамы братья Яковлевы сообщили, что раз под вечер они с отцом отпустили под лед сетки; вдруг слышат шум, звон колокольчика и собачий лай. Стороной прогоняли стадо голов в 500. Решив, что это саам Собакин, старик заспешил, чтобы застать Собакиных в погосте. Стадо остановилось возле леса. Отец и сыновья слышат стук топора, из чего заключили, что пастухи остановились на ночлег и собираются ставить куваксу. Намереваясь проехать по проторенному стадом пути, старик свернул в сторону, но никаких следов стада не обнаружил, хотя была совершенно тихая погода и следы замести не могло. Там, где они слышали стук топора, не было ни куваксы, ни стада, ни даже рубленых деревьев. О чангах приводилось слышать упоминания в связи с блужданиями по лесу в поисках дороги к дому или поломкой саней. Из этого можно заключить, что их функции соответствуют лешему в поверьях русских крестьян.
В связи с магией и анимизмом среди саамов были широко распространены понятия об антропоморфизме и зооморфизме или возможности перевоплощения людей в животных. Стремясь избежать голода, старик превращается в медведя и проводит зиму в берлоге; колдуны и колдуньи в ряде случаев оборачиваются в оленей, в собак, волков и даже рыб. Современный вариант ранее приведенной сказки о смерти Няла гласит, что он помешался, вообразил себя глухарем и полез на сосну. Весьма вероятно, что по более древним вариантам Нял принял образ глухаря.
В некоторых сказках колдуны и колдуньи превращаются в лягушек и мышей. От перевоплотившихся людей родятся соответствующие дети: олени, собаки, лягушки, которые, однако, иногда могут принимать человеческий образ. В древнейших верованиях саамов заслуживает быть отмеченным следующее обстоятельство: несмотря на многообразие всюду воображаемых духов и различных сверхъестественных сил, отношение их к саамам скорее благожелательное, нежели враждебное. В худшем случае – безразлично.
Почти во всех ранее изложенных элементах верований сквозит превосходство человека над окружающим его миром духов. В заключение остановимся на материальных объектах почитания и культа, т.е. на предметах, считавшихся священными.
Были ли у саамов личные духи-оберегатели, т.е. онгоны, трудно установить. От екостровских саамов мне приходилось слышать рассказы о том, что у некоторых бабинских стариков были божки вроде кукол, завернутые в тряпки, с которыми они никогда не расставались. Молодой саам Бархатов из Охтоконды передавал, что такой божок в виде камня, завернутого в тряпки, имелся у его деда. Из многочисленных примеров, связанных с очистительным значением ольхового дерева, можно заключить, что оно считалось священным. В сказке об умершем колдуне, приводимой Харузиным в приложении, саам спасается от преследователя покойника тем, что, вырубив ольховый кол, проводит им черту, которую не может переступить колдун.
Не менее многочисленны примеры применения в качестве очистительного средства золы от костра или очага. Понятие о священных свойствах золы, по-видимому, находится в связи с некогда бытовавшим культом очага.
Наиболее распространенными оберегами являлись рога диких оленей и щучьи зубы. Посещая жилище саамов, я не раз встречал щучьи зубы, привешенные к косякам окон или дверей. На вопрос об их назначении, обычно получался ответ, что, мол, "просто для забавы", или: "так повесил дедка, и все". Но некоторые объясняли, что, по старым их взглядам, щучьи зубы предохраняют от сглаза и помогают рыболовству.
Ничем иным, как оберегом, являются также когти медведей, носимые мужчинами на поясах, и лосиные зубы, привязываемые к колыбели младенцев. Из амулетов мне известен лишь "камень счастья" или "живой камень" (орле четьке), который мною приобретен для Государственного музея этнографии. "Камень" представляет собой окаменевший плоский орех, величиной не более медного пятака. Будучи опущен в стакан с водой, он не тонет, разбухает, впитывает в себя воду, и это дало повод считать его "живым". Находка такого "камня" в земле или на берегу моря в размывах, по понятиям саамов, приносит счастье, как и дальнейшее обладание им.
По мере административного воздействия служителей христианского культа и общего развития культуры родовых колдунов и колдуней заменяет один сильнейший колдун селения – нойда, функции которого напоминают функции обычного шамана народов Севера.
Нойда лечит больных, изгоняя болезни, руководит жертвоприношениями, общается с духами и предрекает будущее. В отличие от прежних колдунов нойда силен не умением колдовать, а умением вступать в связь с духами и реализовать на благо или во вред людям силы.
Трудно сказать, были ли когда-либо распространены "волшебные барабаны" типа скандинавских в пределах русской Лапландии. Множество общих черт древнейших верований делают весьма вероятным предположение о том, что шаманские бубны были известны кольским саамам.
По сообщению Шаткова Ф., семиостровские старики-саамы передавали, что культовым предметом нойды, употреблявшимся при различных церемониях и при лечении больных, был "печень", т.е. пояс. Привожу дословно это весьма ценное сообщение. "У них употреблялся в старину при всяких религиозных обрядах и вообще при волхованиях, даже при лечении больных, особого устройства и формы пояс, каковой назывался "печень". Пояс этот отчасти напоминал бубен, когда он лежал на каком-либо ровном месте и в свернутом виде, но только не был обтянут кожей, как бубен. Пояс-печень был сделан из черной полосы кожи, длиной в обхват талии среднего человека, а шириной около 1/4 аршина; сверху он был обшит суконными лентами трех цветов: верхняя лента была желтого цвета, средняя – любимого лопарями красного цвета и нижняя – черного цвета; по полосам от одного края до другого, т.е. сверху до низу, была крупная вышивка из бисера разных цветов, как изображено на рисунке. Сзади пояса имелось три медных кольца, диаметром в один вершок, пришитых сверху; снизу кольца не были пришиты.
При лечении пояс обносили три раза около поясницы больного, но больному не одевали; после третьего обноса пояса больной ударял кебуна 3 раза ладонью правой руки по спине и говорил ему: "Будьте у тебя глаза светлые, ноги крепкие, чтобы ты лучше помог мне". Кебун отвечает: "Завтра же все узнаешь". На ночь перед сном кебун одевает пояс на себя и ложится спать; во сне он должен увидеть судьбу больного. Лопари рассказывают, что последние жертвоприношения у них были без пояса-печень, а при помощи обыкновенного ситцевого платка, в котором кебуном были завязаны следующие вещи: складной нож, игла с шелковой ниткой, серебряное кольцо (обручальное) и часть денег.
Каждый предмет имел свое назначение, а именно: ножик употреблялся, по верованию лопарей, духами, которые служили кебуну и исполняли все его приказания и требования, для вырезывания болезни, а игла с ниткой – для зашивания ран после операции; кольцо – для соединения брачующихся брачными узами и желании им любви и согласия (брачующиеся надевали его себе на пальцы по приказу кебуна), а деньги – плата духам за труд, употребленный ими при исполнении требований кебуна.
Лопари полагают, что в пояс-печень были зашиты или вложены в особый карманчик эти же предметы, но утвердительно не уверяют этого.
Резюмируя изложенные материалы о пережитках древнейших верований саамов, мы должны отнести их верования к разряду религий шаманских, характерных для большинства народов Севера.
По рукописи Н. Волкова из архива МАЭ РАН. 1947 г.
Николай Волков: Магия, фетишизм и анимизм саамов
|
Сделать стартовой 
Поставить закладку 
Поиск по сайту 
Карта сайта 
Наши баннеры 
Обратная связь
