Мортен Йентофт: «Это не была журналистика в нынешнем понимании»
 Мортен Йентофт – известный норвежский журналист, многие годы работал в России собкором Норвежской телерадиокомпании. В прошлом году в издательстве «РОССПЭН» вышла его книга «Гуд даг! Говорит Москва!» с подзаголовком «Радио Коминтерна, советская пропаганда и норвежцы».
- В чем состояла специфика норвежской редакции Московского радио в сравнении с другими скандинавскими редакциями Иновещания?
- Первой среди скандинавских редакций была организована шведская редакция, потому что шведский – самый распространенный язык в Скандинавии. Следом начала работать норвежская редакция, а датская – чуть позже. Шведская редакция была наиболее значимой, но и норвежская была важна. Во время войны она вещала три раза в день, это было много.
Раньше исследователи занимались лишь историей передач из Лондона, а о норвежских передачах из Москвы мало кто вспоминал. Хотя они были продолжительнее, чем английское вещание, и были источником информации о ситуации на Восточном фронте, что было очень важно для участников норвежского Сопротивления. Это уникальный материал, мы сейчас занимаемся им в рамках проекта университета Бергена, изучающем распространение информации в годы второй мировой войны. А сама книга попала в заветный список рекомендованных к госзакупке – тысяча экземпляров досталась норвежским библиотекам.
- Какова была реакция на книгу в Норвегии? Испытывают ли сегодня норвежские журналисты чувство запоздалой солидарности со своими коллегами, работавшими по ту сторону границы – или они не воспринимают их как коллег, относятся как к идеологически чуждым людям?
– Многие не готовы считать сотрудников московской радиостанции журналистами, потому что передачи во время войны были не журналистикой в нынешнем понимании этого слова, а пропагандой. Но пропагандой были тогда и передачи европейского радио, хотя в целом ситуация в Западной Европе была иной, более свободной.
В Москву приезжали талантливые люди. Вернувшись в Норвегию, они почти никогда не работали журналистами – опыт Московского радио не воспринимался окружающими как журналистский.
- Можно ли обобщить жизненный опыт норвежских сотрудников радиостанции? Выглядит ли он скорее травматическим чем позитивным – ведь после возвращения из Москвы проблемы с трудоустройством или алкоголизмом испытывало большинство? Достойны ли эти люди сострадания?
- Да, проблемы с трудоустройством были у многих, но постепенно все находили себе место. Когда они вспоминали о прошлом, то соглашались, что работа в Москве сводилась к пропаганде. Но это не влияло на их отношение к русской культуре, или, например, к обществу советско-норвежской дружбы.
- Жалели ли люди, поработавшие в Москве и вернувшиеся в Норвегию, о своем решении – как решении уехать в СССР, так и о решении вернуться?
- У всех разные судьбы. Но большинство говорит о том опыте позитивно, если бы вновь предстояло выбирать, они бы опять поехали. Но все они хотели потом вернуться на родину, хотя экономически жизнь в СССР была неплохой. Работать приходилось по шесть дней в неделю, день был ненормированный, но им давали квартиру, приличную зарплату… Все важнейшие события советской истории – 40-е, смерть Сталина, смещение Хрущева, они увидели изнутри.
- Кто-нибудь отказывался говорить о советском периоде своей жизни?
- Даже если кто поначалу и не хотел вспоминать, то в итоге все же начинал рассказывать.
- Норвежские слушатели часто писали на московское радио. Проявляли ли к ним интерес норвежские спецслужбы?
- Я был с презентацией книги во многих городах Норвегии, и всегда встречал людей, слушавших передачи Московского радио. Многие из них посылали в СССР письма – с просьбой передать ту или иную песню или рассказать о чем-нибудь побольше. Кстати, мне даже подарили несколько конвертов, пришедших из Москвы. (Показывает конверт с маркой «Родина-мать»).
И вот в одной маленькой деревне группа молодых слушателей решила что-то спросить о конькобежцах. Спорт, надо сказать, всегда был популярной темой у норвежской аудитории, норвежские сотрудники Московского радио знали об этом и пытались повлиять на содержание программ.
Но, чтобы не привлекать возможное внимание спецслужб, та группа отправила письмо не от себя лично, а от имени деревенского дурачка. Ему и пришел ответ. Таких историй много.
- Касалась ли радиостанция проблем королевской власти в Норвегии – или руководство советского СМИ предпочитало не затрагивать эту тему?
- Мало. Такие вопросы воспринимались как политически некорректные, критики политической системы не было. О повседневной жизни в Норвегии почти не рассказывали, речь больше шла о внешней политике, отношениях с НАТО.
- Понятно, почему люди слушают чужое радио в годы войны – они получают совсем другую информацию. Но зачем его слушать в 50-60-е годы? Об СССР совсем ничего не говорилось в норвежских СМИ?
-В ту пору на норвежском радио была лишь одна «кнопка», и перерывы между передачами днем оказывались порой весьма внушительными, по два-три часа. Так что если возникала возможность услышать другую радиостанцию на норвежском языке, люди этому радовались. После войны (в Норвегии оказалось более 100 000 советских военнопленных) интерес, и даже симпатии к СССР были огромными.
- Передачи велись на новом норвежском или на букмоле?
- Думаю, на букмоле. Не знаю, были ли в редакции люди, владевшие нюнорском.
- В книге есть замечание, что язык программ не всегда отличался чистотой стиля.
- Одно время среди дикторов и редакторов не хватало тех, для кого норвежский был родным. Советские сотрудники говорили по-норвежски хорошо, но все-таки было понятно, что это выученный, а не родной язык. Поэтому и решили приглашать сотрудников из Норвегии.
- Есть ли архивные материалы, которые так и не удалось заполучить?
– Нет, хотя что-то стало известно уже после выхода книги. Но главное в ней – это использование расшифровок программ, сделанных по заказу норвежских спецслужб. По ним можно узнать подробное содержание передач. Такого материала нет даже в Москве. Когда я узнал, что папки с ним хранятся в государственном архиве, тогда и решил делать книгу. Другой материал разыскивал уже в московских архивах, сотрудники которых мне очень помогли.
- Есть ли разница между норвежским и русским изданием?
- Я смягчил в переводной версии ту часть текста, где идет речь о доносах на московском радио в сталинское время. В русском издании попытался объяснить психологию писавшей их женщины. Дочь репрессированного командарма, она явно опасалась и за себя, и за близких.
Опубликовано: БНИЦ/Шпилькин С.В. Источник: http://morebo.ru Автор: Алексей Мокроусов 29.03.14
Мортен Йентофт: «Это не была журналистика в нынешнем понимании»
| 
Сделать стартовой 
Поставить закладку 
Поиск по сайту 
Карта сайта 
Наши баннеры 
Обратная связь
Вергеланд выступил с прямой критикой в адрес Партии за независимость. Вергеланд обвинил Фальсена за веру в то, что у страны была как исполнительная, так и законодательная власть. Известно, что такого не было. Целью нападок Вергеланда был принц-регент. Он считал, что его оппоненты были заинтересованы в отстаивании позиции принца, а не народа. 
В Учредительное собрание в Эйдсволле весной 1814 года входили избранные представители со всей Норвегии (исключая Северную Норвегию). Их задачей было написание Норвежской Конституции. Представителей, участвовавших в собрании, принято называть депутатами народного собрания, принявших конституцию в Эйдсволле или отцов Эйдсволла.
Майские дни сорок пятого. Ощущение пьянящего счастья. Объявление на дверях одного из магазинов парадной улицы Осло, Карл Юхан, так и гласит: «Закрыто по причине радости». После пяти трудных лет чувства рвутся наружу, и не только радостные.
