Святой Олаф родился в 995 году. Он был сыном норвежского военачальника Харальда из Гренланда. Вот как описываются в Саге об Олафе Святом его внешность и характер: «Олаф сын Харальда был невысок, коренаст и силен. Волосы у него были русые, лицо широкое и румяное, кожа белая, глаза очень красивые, взгляд острый, и страшно было смотреть ему в глаза, когда он гневался. Олаф владел очень многими искусствами: хорошо стрелял из лука, отлично владел копьём, хорошо плавал. Он сам был искусен во всяких ремеслах и учил других. Его прозывали Олафом Толстым. Говорил он смело и красиво. Он рано стал умным и сильным, как настоящий мужчина. Все родичи и знакомые любили его. Он был упорен в играх и везде хотел быть первым, как ему и подобало по его знатности и происхождению».
Как и все викинги, он провел молодость, пиратствуя на морях Северо-Западной Европы. Вместе со знаменитым викингом Торкелом Высоким он сражался против христианских армий в Англии под Лондоном, под Рингмером и Кентербери. В то время Олаф был язычником, как многие норвежцы, хотя свет христианства уже был возжен до него в Норвегии его предшественником и родственником св. королем Олафом Трюггвасоном. Всемогущий Бог, Который знает наперёд Своих избранных, наделил и душу этого пока ещё язычника некоторыми особенными качествами, как бы залогом его будущего обращения в христианскую веру и его святости. В частности, он не боялся колдовства. В один из своих походов он вторгся в страну финнов. Финны славились умением ворожить, и к ним за подобными услугами приезжали и из других стран. И вот, как повествует Сага, «…конунг потерял много людей, и многие были ранены. Конунг вернулся к кораблям вечером. Ночью финны вызвали колдовством непогоду, и на море поднялась буря. Конунг приказал поднять якорь и поставить паруса, и ночью поплыл против ветра вдоль берега, и, как потом это часто бывало, удача конунга была сильнее колдовства».
В христианскую веру св. Олаф был обращен в Нормандии в 1013 г., в том же году крещен в Руане и в том же году поступил на службу к пребывавшему в изгнании английскому королю Этельреду. Он помог английскому королю вернуться в Англию и там сражался на его стороне против язычников датчан. Он особенно отличился военным умением и находчивостью при захвате Лондонского моста: «Они подошли к Лундуну (Лондон — Прим. составителя) и вошли в Темпе (Темза — Прим. составителя), а датчане засели в крепости. На другом берегу реки стоял большой торговый город, который назывался Судвирки. Там у датчан было большое укрепление: они вырыли глубокий ров, а с внутренней стороны укрепили стены бревнами, камнями и дерном, и внутри этого укрепления стояло большое войско. Адальрад конунг (Король Этельред — Прим. составителя) приказал взять крепость штурмом, но датчане отразили натиск, и Адальрад конунг ничего не мог поделать. Между крепостью и Судвирки был такой широкий мост, что на нем могли разъехаться две повозки. На этом мосту были построены укрепления — башни и частокол, человеку по пояс, — направленные по течению. Мост этот держался на сваях, которые были врыты в дно. Во время нападения Адальрада датчане стояли по всему мосту и защищали его. Адальрад конунг был очень озабочен тем, как ему захватить мост. Он созвал предводителей всех своих отрядов и спросил их совета, как захватить мост. Олаф конунг сказал тогда, что он попытается подойти к мосту со своим отрядом, если другие предводители захотят сделать то же самое. На этом совете было решено, что они подойдут на кораблях под мост. Каждый тогда подготовил свои корабли и войско. Олаф конунг велел приготовить большие щиты из прутьев, а также из разнообразных плетеных строений. Эти щиты он велел укрепить над кораблями так, чтобы щиты выступали за края бортов. Щиты эти держались на высоких шестах, которые были поставлены на таком расстоянии друг от друга, чтобы укрытие защитило от камней, которые могли бросать с моста, но вместе с тем позволяло вести оборонительный бой. Когда войско было готово, они поплыли вверх по течению. А когда они добрались до моста, сверху на них посыпались копья, стрелы и такие большие камни, что ни щиты, ни шлемы не выдерживали, и даже корабли получили сильные повреждения. Многие корабли тогда отошли назад, а Олаф конунг со своей дружиной норвежцев продолжал продвигаться вверх по течению под мост. Его люди привязали толстые канаты к сваям, на которых стоял мост, пустили все свои корабли вниз по течению и гребли при этом изо всех сил. Сваи вырвало из-под моста и потащило по дну. И так как на мосту стояло большое войско и было много оружия и камней, то, когда сваи вырвало, мост проломился и многие попадали в реку, а остальные разбежались, кто в город, а кто в Судвирки. После этого они напали на Судвирки и захватили его, и, когда горожане увидели, что враги захватили Темпе и могут теперь беспрепятственно плыть дальше в глубь страны, они испугались, сдали город и подчинились Адальраду конунгу».
После воцарения короля Этельреда Олаф некоторое время нес оборону Англии и обходил ее побережье на боевых кораблях. По прошествии нескольких лет король Этельред умер, и датский король Кнут (по прозванию Могучий) женился на его вдове Эмме и после ряда столкновений с сыновьями короля Этельреда воцарился в Англии. Король Кнут был христианином. Согласно одной, не полностью достоверной версии, св. Олаф находился некоторое время при дворе короля Кнута Могучего. И, как повествует одна благочестивая легенда, уже в то время отличался христианскими добродетелями и аскетизмом: «Вначале король Кнут и св. Олаф были большими друзьями, но вскоре Кнут стал завидовать Олафу. Епископ (св. Зигфрид, просветитель Швеции, англичанин по происхождению, бывший ранее монахом в монастыре Гластонбери. — Прим. составителя) никогда не начинал службы, не дождавшись Олафа; но не оказывал такого же внимания Кнуту. Кроме того, он называл Олафа королем, а этого Кнут вынести не мог и с таким раздражением пенял на это епископу, что тот в конце концов подчинился; ибо сердце Кнута было преисполнено гордости и амбиций ввиду его могущества и обширности владений. Так дело и шло, пока не настал Великий пост. И вот король Кнут опять стал говорить епископу Зигфриду: «Не ты ли этой зимой называл Олафа королем? По какому праву ты это делал? Ведь у него нет ни страны, ни короны».
«Это правда, Ваше Величество, — отвечал епископ, что здесь у него нет владений; нет на нем и золотой или серебряной короны. Но он избран и коронован Самим Господом, Царем царей, Всемогущим Богом. Он избран и коронован управлять страной, в которой он рожден. Итак, жребий этот ожидает его; он будет управлять своим королевством на благо и процветание своего народа, и принесет Господу Богу нашему достойный плод своего правления. Народ Норвегии, и не только Норвегии, но и все окружающие племена и вся Северная Земля будут вечно чтить и прославлять сей столп христианства, сей оплот христианской государственности, который вырвет с корнем все сорняки на поле и в винограднике Господнем, и посеет на их месте добрые семена Слова Божия. Семена эти взойдут и принесут плоды, так что всякий вкушающий их сам удостоится Царства Небесного в Доме Бога нашего Господа Иисуса Христа во веки веков».
Король Кнут заметил: «Ты, Преосвященнейший Владыко, не пожалел, кажется, пышных слов, чтобы показать, насколько этот Олаф превосходит нас в Божественной Благодати и добродетелях. Да что говорить — если верить твоим словам, то по сравнению с ним мы и вовсе кажемся не имеющими никаких добродетелей». — «Я хотел сказать только то, что сказал», — ответил епископ.
«Хочется и мне чем-нибудь похвастаться перед Олафом, — сказал Кнут с притворным смирением, — хотя я и уступаю ему во многом. К примеру, вот начался пост. На мне, ты видишь, не шелковая, а льняная рубашка, не пурпурная и вельветовая, а розовая поддевка. И пью я только эль, а не мед. А Олаф носит шелковую рубашку и поддевку из вельвета; готовят ему изысканные блюда, и на столе у него постоянный сосуд с вином».
Епископ ответил: «Да, это правда, мой господин, действительно, Олаф носит шелковую рубашку, но под ней власяница и пояс широкий от бедер и почти до самых плеч с железными прутьями в нем. И если ты заметил, сидение Олафа установлено на деревянном возвышении, под которым пустота. Там сидит карлик. Это он ест все деликатесы. А Олаф ест только хлеб с солью. Перед ним также сосуд с водой. А чашу вина пьет тот же карлик».
Из-за этих слов Кнут так разгневался на епископа, что Олаф уже не мог оставаться при дворе Кнута. Вскоре покинул его и епископ Зигфрид».
Из «Саги об Олафе Святом» Снорри Стурлусона (наиболее объективном источнике) нам известно, что св. Олаф намеревался предпринять какие-то походы в дальние страны, в том числе в Святую Землю. «И когда Олаф конунг стоял в Карлсаре (Кадикс — Прим.) и ждал попутного ветра, чтобы плыть в Нёрвасунд (Гибралтарский пролив — Прим.), а оттуда в Йор-салахейм (Иерусалим — Прим.), ему приснился замечательный сон, будто подошел к нему статный и видный, но внушающий ужас муж и заговорил с ним. Он просил Олафа отказаться от своего намерения плыть в дальние страны: «Возвратись в свою отчину, потому что навеки будешь конунгом Норвегии».
Олаф конунг понял этот сон так, что он будет править страной и своими соотечественниками долгие времена».
По всей вероятности, явившийся во сне муж был св. король Олаф Трюггвасон.
Итак, в 1015 году король Олаф вместе с епископом Зигфридом отправились в Норвегию. «Тот остров, — говорится в Саге, — где они сошли на берег, называется Сэла и расположен недалеко от мыса Стад. Конунг сказал тогда, что в счастливый день они прибыли в Норвегию, потому что они пристали именно к Сэле, в этом он увидел хорошее предзнаменование (Сэла по-исландски — счастье — Прим. составителя). Когда они сходили на берег, конунг ступил ногой на глину, поскользнулся и упал на колено. Конунг сказал: «Я упал» (плохое предзнаменование — Прим.). Епископ тогда промолвил: «Ты не упал, конунг, ты прочно встал на землю этой страны». Конунг усмехнулся и сказал: «Пусть будет так, если это угодно Господу».
Целью св. Олафа было создание христианского государства, такого, в котором христианство вытеснило бы окончательно язычество. Хотя, как уже было сказано, многое было уже сделано в этом отношении предшественником св. Олафа королем Олафом Трюггвасоном (также причисленным к лику святых), однако во многих районах Норвегии христианство признавалось лишь формально, а все языческие обычаи и верования сохранялись. В некоторых же районах христианство вообще отвергалось и ему оказывалось ожесточенное сопротивление. Для достижения поставленной цели необходимо было сосредоточение власти в руках православного монарха. На этом пути св. Олафу пришлось встретить сопротивление как со стороны ряда местных князей, так и со стороны той части народа, которая отвергала христианство вообще, либо принимала его лишь формально. Особенно ожесточенную борьбу св. Олаф выдержал с ярлом (князем) Свейном. Как в своих военных и политических действиях, так и в своем миссионерстве св. Олаф уповал не столько на свои силы и умение, сколько на помощь Божию, подаваемую по молитвам Ему и святым.
Вот как описывает Сага решающий бой с ярлом Свейном: «Утром в Воскресенье, как только рассвело, Олаф конунг встал, оделся, сошел на берег и велел трубить сбор, чтобы все его войско собралось на берегу. Потом он обратился ко всему войску и сказал, что, как он узнал, Свейн ярл недалеко.
«Теперь мы должны подготовиться, — сказал он, — потому что скоро грянет бой. Берите оружие и вставайте каждый на свое место, так, чтобы все были наготове, когда я велю трубить в рог и прикажу выступать. Выступим все вместе. Никто не должен отправляться раньше, чем все будут готовы, никто не должен оставаться здесь, после того как я отплыву, потому что мы не можем знать, встретим ли мы ярла там, где он сейчас, или он сам будет искать встречи с нами. Но если мы сойдемся и начнется битва, пусть наши корабли сомкнуться, и вы должны связать их канатами. Укроемся щитами и побережем наше оружие, так чтобы ни одна стрела не упала в море и не была потрачена напрасно. А когда корабли сойдутся и разгорится битва, смелей идите на приступ вражеских кораблей, и пусть каждый покажет, на что он способен» (девять веков спустя почти такими же словами будет напутствовать команду славного «Варяга» капитан Руднев: «Мы идем на прорыв и примем бой с эскадрой, как бы велика она ни была. Мы не сдадим ни людей, ни кораблей и будем сражаться до последнего снаряда и до последней капли крови. Исполняйте ваши обязанности точно, спокойно, не торопясь, особенно комендоры, помня, что каждый снаряд должен нанести вред неприятелю. Помолимся Богу перед походом, и с твердой верой в милосердие Божие пойдем смело в бой за Веру, Царя и Отечество. Ура!» — Прим. составителя).
У Олафа конунга на корабле было сто человек, и на всех были кольчуги и вальские шлемы. У большинства его людей были белые щиты со святыми крестами из золота, а на некоторых щитах кресты были написаны красной или синей краской. Он велел также написать белой краской кресты на всех шлемах (так поступил и св. император Константин Великий в решающей битве с язычниками — Прим. составителя). У него было белое знамя со змеем. Он велел отслужить молебен, потом пошел на свой корабль и приказал людям подкрепиться перед боем. После этого он велел трубить в рог и выходить в море».
Св. Олаф одержал победу в этой решающей битве (битва при Несьяре) и путь к объединению Норвегии под самодержавной властью православного монарха был открыт. «Когда Олаф конунг, — повествует Сага, — приплыл в Трандхайм, против него никто не выступил, и он был провозглашен конунгом. Осенью он обосновался в Нидаросе и приготовился зимовать там. Он велел построить церковь Клеменса (св. Климент Папа Римский — Прим. составителя) на том самом месте, где она и сейчас стоит». «Олаф конунг велел построить себе усадьбу в Нидаросе. Ему выстроили большие палаты с дверьми с обоих концов. Престол конунга был посередине, а рядом с ним сидел Гримкель, его придворный епископ, за ним — другие его священники, а с другой стороны сидели его советники».
Придя к власти, святой правитель немедленно принял меры по установлению мира и безопасности для своего народа. Он исправил старые законы и строго потребовал, чтобы они ни в коем случае не нарушались ни путем подкупа, ни угроз. С помощью английских миссионеров он обратил всю Норвегию в христианство. Помимо храма Св. Климента Папы Римского в Нидаросе он воздвиг по всей Норвегии множество церквей. В Мостере он составил кодекс законов касательно отношений Церкви и государства. Гвин Джонс пишет: «Кодекс церковных законов, составленный в Мостере, стал основополагающим для всей церковной и гражданской жизни. Он был зачитан на нескольких тингах (собрание граждан, похожее на Новгородское вече — Прим) и в соответствии с ним были внесены поправки в древнейший Гутландский свод законов».
Сага повествует: «Обычно конунг вставал рано утром, одевался и мыл руки, а потом шел в церковь. Затем он решал тяжбы или говорил людям о том, что считал необходимым. Он собирал вокруг себя и могущественных и немогущественных, и особенно всех тех, кто были самыми мудрыми. Он часто просил говорить ему законы, которые установил в Трандхайме Хакон, воспитанник Адельстайна (норвежский король Хакон Добрый, воспитанник английского короля Этельстана. Хакон был первым христианским королем Норвегии, но слабым, чтобы бороться с язычеством — Прим.). Сам он устанавливал законы, советуясь с самыми мудрыми людьми. Одни законы он упразднял, а другие добавлял, если считал это необходимым. Закон о христианстве он установил, посоветовавшись с епископом Гримкелем и другими священниками. Он прилагал все силы, чтобы искоренить язычество и те древние обычаи, которые, по его мнению, противоречили христианской вере. И вышло так, что бонды (свободные земледельцы — Прим.) приняли законы, которые установил конунг.
Олаф был человеком добродетельным, сдержанным и немногословным. Он был охоч до всякого добра и щедро его раздавал. С конунгом был тогда Сигват скальд и другие исландцы. Олаф конунг подробно расспрашивал их о том, как христианство соблюдается в Исландии. Он считал, что соблюдается плохо, раз законы там разрешают есть конину, выносить детей (в Саге о Гуннлауге Змеином Языке говорится: «Когда Исландия была еще совсем языческой, существовал такой обычай, что люди, которые были бедны и имели большую семью, уносили своих новорожденных детей в пустынное место и оставляли там» (Исландские саги. — М., 1956. — С. 26) — Прим.) и делать многое другое, что противоречит христианской вере и что делали язычники. Олаф много расспрашивал знающих людей об обычаях в разных странах и особенно часто спрашивал он о соблюдении христианской веры на Оркнейских, Шетлендских и Фарерских островах. Из рассказов он узнал, что там не все хорошо. Он часто вел такие беседы или говорил о законах и порядках в стране».
«Тогда же из Нидароса отправлялся корабль в Исландию. Олаф послал с ним свои знаки и велел передать Хьялти сыну Скегги, чтобы тот явился к нему. Он просил передать законоговорителю Скафти и всем другим исландцам, причастным к законодательству, чтобы они отменили те законы, которые, как он считал, противоречат христианской вере. Всем исландцам он послал заверения в дружбе.
Конунг направился на юг вдоль побережья, останавливаясь в каждом фюльке и созывая бондов на тинг. На каждом тинге он велел читать христианские законы и заповеди. Он запрещал дурные обычаи и языческие обряды, потому что ярлы жили по старым законам и никому не рассказывали о христианских законах. В то время повсюду на побережье люди были крещены, но большинству христианские законы оставались неизвестны. В горных долинах и горах все подавно оставались язычниками, так как, когда люди предоставлены самим себе, они крепко помнят веру, которой их научили в детстве. Тех, кого Олаф не мог уговорить принять христианство, он принуждал к этому силой и не смотрел на то, кто перед ним, могущественный человек или нет».
На последних словах Саги следует остановиться. Считается весьма многими, что во всех абсолютно случаях применение силы при христианизации народов является негативным явлением. Упрек в этом отношении делается даже св. князю Владимиру. Упускается из виду, что в Скандинавии (а следовательно, отчасти в Киевской Руси) сила являлась доказательством благоволения Божия к тому, кто ее применяет. Поклонение силе было заложено в основе психологии и верований и даже в образе жизни древних скандинавов. Поэтому применение силы со стороны св. Олафа для многих в народе служило доказательством, что на его стороне правда. Аналогичный психологический эффект наблюдался и при крещении Руси св. князем Владимиром. Почему Русь почти без сопротивления приняла новую религию? Только ли потому, что и прежде к этому прилагали усилия св. равноап. в. к. Ольга и другие христиане, жившие уже на территории Руси? Нет, пожалуй, главным фактором было то, что в Киевской Руси великий князь считался главным жрецом, что сказал главный жрец по религиозным вопросам, то и истина. Так, повторяем, Бог обращает на службу Истине даже заблуждения язычников.
«Олаф конунг велел ввести христианство в Вике таким же образом, как он сделал это на севере страны, и дело шло успешно, поскольку жители Вика были знакомы с христианскими обычаями намного лучше, чем люди на севере, так как и зимой и летом там бывало много датских и саксонских купцов. К тому же и сами жители Вика часто ездили торговать в Англию, страну Саксов, страну Флемингов, и в Данию, а некоторые бывали в походах викингов и оставались зимовать в христианских странах».
Затем св. Олаф опять направил на север свою миссионерскую деятельность. «Сначала он отправился в Вингульмёрк. Он делал так: останавливался в соседстве с лесными поселениями и созывал оттуда всех жителей и особенно тех, кто жил в самой глуши. Он расспрашивал о том, как там соблюдалось христианство, если узнавал, что плохо, учил народ правой вере. Он назначал священников и сажал их густо по Упплёнду, как считал необходимым. Скоро он увидел, что чем глубже в страну он продвигался, тем меньше там знакомы с христианством. Он действовал все также и обращал всех в правую веру».
«Св. Олаф направился еще дальше на север в Трандхайм и Халогаланд и подробно расспрашивал о том, как соблюдается христианство в стране. Он узнал, что чем дальше на север в Халогаланде, тем меньше там знакомы с христианством, а в Наумудале и во Внутреннем Трандхайме тоже не все обстоит хорошо».
«Собравшись, он отправился на север страны вдоль побережья. Когда он приплыл в Наумдёлафюльки, он стал созывать бондов на тинг. На каждом тинге его провозглашали конунгом. Здесь так же, как и в других местах, он приказывал зачитывать законы, в которых повелевал соблюдать христианство. Он грозился лишить имущества тех, кто не захочет подчиняться христианским законам. Он уезжал из каждой области только после того, как народ сам соглашался соблюдать святую веру. …Олаф Конунг провел большую часть лета в Халогаланде. Он ездил по всем тингам и обращал народ в христианство… Осенью Олафу конунгу рассказали, что во Внутреннем Трандхайме бонды устраивали в начале зимы пиры, а в питье там не было недостатка. Конунгу рассказали, что там пили в честь асов (общее название скандинавских богов — Прим.) по старому обычаю, резали скот и лошадей, окропляли алтари кровью и совершали жертвоприношения, утверждая, что это должно обеспечить хороший урожай. Все там считали, что боги, очевидно, разгневались на жителей Халогаланда за то, что те приняли христианство. Когда конунг узнал обо всем этом, он послал своих людей во Внутренний Трандхайм и велел, чтобы к нему явились бонды, которых он назвал по именам.
Одного человека звали Эльвир из Эгги. Он был человек могущественный и знатного рода. Он стоял во главе тех бондов, которые отправились к конунгу. Когда они явились к конунгу, тот рассказал бондам, в чем их обвиняют. Эльвир отвечал от имени бондов и сказал, что этой осенью они не устраивали никаких пиров, были только пирушки и угощения вскладчину или встречи друзей. Он сказал: «А то, что Вам наговорили о наших речах на пирах в Трандхайме, то я скажу, что умные люди поостереглись бы таких речей, а за речи дураков и пьяниц я не в ответе».
Эльвир был человеком красноречивым и он защитил бондов от обвинений. Конунг сказал, что жители Внутреннего Трандхайма сами должны доказать, что они верны праведной вере. Потом бондам разрешили отправиться домой, и они собрались и уехали.
Зимой конунгу рассказали, что многие жители Внутреннего Трандхайма собрались в Мэрине и совершают там жертвоприношения по случаю середины зимы, чтобы был мир и зима была хорошей. Когда конунг убедился в том, что это правда, он послал своих людей во Внутренний Трандхайм и вызвал бондов в город. Бонды собрались и стали решать, как им быть с этим приглашением. Тем, кто ездил в прошлую зиму, особенно не хотелось ехать. Но, уступив уговорам всех бондов, Эльвир все же поехал. Как только он приехал в город, он сразу же отправился к конунгу. Они стали беседовать, и конунг обвинил бондов в том, что они совершали жертвоприношения по случаю середины зимы. Эльвир ответил, что бонды в этом невиновны, и добавил: — У нас был йоль (jol — языческий зимний праздник, название которого перешло на христианский праздник Рождества Христова — Прим.), и повсюду устраивались пиры. Бонды не поскупились на угощение к йолю, так что у них много всего осталось, и они пировали долго и после йоля. А Мэрии — средоточие страны, там есть большие дома, а вокруг живет много народу. Вот бонды и посчитали, что веселее будет пировать там всем вместе.
Конунг ничего не ответил, но был рассержен, так как не поверил тому, что сказал Эльвир. Конунг велел бондам отправляться обратно и сказал: «Но я узнаю правду, как бы вы ее ни скрывали. И что бы вы ни делали до сих пор, впредь так не поступайте».
Бонды уехали домой и рассказали о своей поездке и о том, что конунг был изрядно разгневан.
Олаф конунг устроил на Пасху большой пир и пригласил на него многих жителей и бондов. После Пасхи конунг велел спустить на воду свои корабли, принести на них снасти и весла, разбить на кораблях шатры и оставить их на плаву у причала. После Пасхи конунг послал своих людей в Верадаль.
Одною человека звали Торальди. Он был управителем конунга и управлял его поместьем в Хауге. Конунг велел передать ему, чтобы тот как можно быстрее приехал к конунгу. Торальди быстро собрался и вместе с гонцами конунга отправился в город. Конунг пригласил его побеседовать с глазу на глаз и спрашивал, правду ли ему говорили, когда рассказывали, что жители Внутреннего Трандхайма снова стали совершать жертвоприношения. Конунг сказал: «Я хочу, чтобы ты мне рассказал все, как есть. Ты знаешь правду и обязан мне ее сказать, потому что ты мой человек».
Торальди отвечал: «Государь, я сначала хочу сказать вам, что я привез сюда в город двух своих сыновей, жену и все добро, которое смог увезти с собой. Вы хотите, чтобы я вам все рассказал, — на то ваша воля, но, если я расскажу все, как есть, вы должны взять меня под защиту.
Конунг сказал: «Говори правду, раз я тебя спрашиваю, и я возьму тебя под защиту, так что тебе не смогут причинить вред».
«Сказать вам по правде, во Внутреннем Трандхайме почти все еще остаются язычниками по вере, хотя некоторые там крещены. У них есть обычай приносить жертвы осенью и встречать так зиму. Потом приносят жертвы в середине зимы и в третий раз — летом, когда они встречают лето. Так делают жители Эйны, Спарабу, Верадаля и Скауна. Двенадцать человек устраивают жертвенные пиры, и этой весной пир должен давать Эльвир. Он сейчас в Мэрине и занят тем, чтобы доставить туда все необходимое для пира».
Когда конунг узнал правду, он велел трубить сбор и приказал своим людям идти на корабли. Конунг назначил кормчих и предводителей отрядов и указал, кому на каком корабле плыть. Они быстро собрались. У конунга было пять кораблей и три сотни человек. Он поплыл в глубь фьорда. Ветер был попутный, корабли шли очень быстро, и никто не ожидал, что конунг сможет так скоро добраться до Мэрина.
Конунг подошел к Мэрину ночью и тут же окружил все дома. Эльвир был схвачен, и конунг приказал убить его и многих других. Конунг захватил все то, что было приготовлено для пира, и велел отнести на свои корабли. Кроме того, он захватил все добро, которое там было — ковры, одежду, дорогие украшения, и разделил эту добычу между своими людьми. Конунг велел также схватить тех бондов, которых считал виновными больше всех. Их заковали в кандалы, но некоторым удалось бежать. У многих тогда отобрали все их добро.
Потом конунг созвал бондов на тинг. Поскольку конунг захватил многих могущественных людей, и все они оказались в его власти, их родичи и друзья решили подчиниться конунгу, так что на этот раз никто не восстал против него. Он всех обратил в правую веру, назначил священников и велел построить и освятить церкви. Конунг объявил, что за Эльвира не будет уплачено никакой виры. Некоторых он изгнал из страны, а у некоторых захватил все добро. Потом конунг отправился обратно в Нидарос».
«К тому времени Олаф конунг был уже семь лет конунгом Норвегии. Тем же летом Олаф побывал в Южном и Северном Мере, а осенью в Раумсдале. Там он оставил корабли, отправился в Упплёнд и приехал в Лесьяр. Он велел схватить всех лучших людей в Лесьяре и Довраре, и они должны были либо принять христианство, либо лишиться жизни, либо бежать, если это им удавалось. У тех, кто принимал христианство, конунг брал для верности в заложники их сыновей».
«Одного человека звали Гудбранд из Долин. Он правил как конунг в долинах, хотя был херсиром. Когда Гудбранд узнал, что Олаф конунг приехал в Лоар и принуждает людей обратиться в христианство, он вырезал ратную стрелу (сигнал к войне или восстанию — Прим.) и послал ее по долинам. Всех жителей долин он созвал в усадьбу под названием Хундторп. Когда все туда съехались, то там собралось очень много народу. Гудбранд собрал тинг и сказал, что в Лоар приехал человек по имени Олаф.
«Он хочет навязать нам другую веру, не такую, как у нас была раньше, и уничтожить наших богов. Он говорит, что его Бог гораздо могущественнее. Удивительно, что земля не разверзается у него под ногами, когда он осмеливается говорить такое, и наши боги позволяют ему заходить так далеко, и думаю, что если мы вынесем из храма стоящего там Тора, который нас всегда защищал, и он посмотрит на Олафа и его людей, то Бог Олафа растает, и все его люди превратятся в ничто».
Тут все закричали, что Олафу ни за что не уйти живым, если он придет к ним. Они говорили: «Он не посмеет двинуться дальше на юг по долинам».
Потом они снарядили семь сотен человек, которые должны были отправиться на разведку на север в Брейд. Предводителем этого войска был сын Гудбранда, которому было восемнадцать лет. С ним поехали многие знатные люди. Они приехали в усадьбу под названием Капище и пробыли там три часа. К ним присоединились те, кто не хотел принимать христианство и бежал из Лесьяра, Лоара и Ваги.
Олаф конунг и Сигурд епископ (епископ Зигфрид, просветитель Швеции — Прим.) оставили священников в Лоаре и Ваге. Потом они перебрались через горы Вагарёст и спустились в Силь. Они пробыли там ночь и узнали, что против них собралось большое войско. О приезде конунга узнали бонды в Брейде и тоже приготовились биться с конунгом. Когда конунг проснулся, он надел свои доспехи и отправился на юг по Сильвеллиру. Он нигде не останавливался, пока не добрался до Брейда. Там он увидел большое войско, готовое к битве. Конунг тогда построил свое войско, а сам на коне выехал вперед. Он обратился к бондам и потребовал, чтобы они приняли христианство. Те отвечали: «Сегодня тебе уже не придется смеяться над нами».
Тут они издали боевой клич и стали бить оружием по щитам. Люди конунга бросились вперед и пустили в ход копья. Бонды сразу же обратились в бегство, только немногие устояли. Сына Гудбранда взяли в плен. Конунг его пощадил и оставил при себе. Конунг пробыл там еще четыре ночи. Он сказал сыну Гудбранда: «Поезжай домой к отцу и скажи ему, что я скоро буду у него».
Тот поехал домой и сообщил своему отцу неприятную весть о том, как они встретились с конунгом и чем кончилась битва. Он сказал: «Наше войско сразу же обратилось в бегство, а меня взяли в плен. Конунг пощадил меня и просил поехать к тебе и сказать, что он скоро будет здесь. От всего войска, которое сражалось с конунгом у нас осталось только две сотни человек. Я не советую тебе, отец, биться с этим человеком». Гудбранд отвечает: «Видно, у тебя душа ушла в пятки. В несчастливый час уехал ты из дому, и ты еще долго будешь помнить об этой поездке. Ты уже даже веришь в ту несуразицу, которую проповедует тот человек, покрывший позором тебя и твое войско».
На следующую ночь Гудбранду приснилось, что к нему явился внушающий страх человек в сиянии и сказал: «Твой сын не смог одолеть Олафа конунга, а тебе будет еще хуже, если ты захочешь биться с конунгом. Ты сам погибнешь и погубишь всех своих людей, и вы станете добычей волков и воронов».
Этот страшный сон очень напугал Гудбранда. Он рассказал о нем Торду, который тоже был предводителем жителей долин. Тот сказал: « Я видел точно такой же сон».
Наутро они велели трубить в рог и созывать тинг. Там они сказали, что разумнее всего, как они считают, будет повести переговоры на тинге с тем человеком, который пришел с севера с новой верой, чтобы узнать о ней правду. Потом Гудбранд сказал своему сыну: «Ты должен взять двенадцать человек и поехать к конунгу, который даровал тебе жизнь».
Тот так и сделал. Они явились к конунгу и передали ему, что бонды хотят встретиться с конунгом на тинге и заключить с ним мир на время тинга. После этого гонцы отправились назад и сказали Гудбранду и Торду, что заключили мир. А конунг отправился в усадьбу, которая называется Лидсстадир, и оставался там пять ночей. Потом он отправился к бондам на тинг. В тот день шел сильный дождь. Когда начался тинг, конунг поднялся и сказал, что в Лесьяре, Лоаре и Ваге приняли христианство и разрушили капища и добавил: «И они верят теперь в Истинного Бога, Который создал небо и землю и знает все на свете».
Конунг сел, и Гудбранд ему ответил: «Мы не знаем, о ком ты говоришь. Ты называешь Богом того, кого ты сам и никто другой не видел. А у нас бог такой, которого каждый день можно видеть. Сегодня его здесь нет просто потому, что идет дождь. Когда Вы его увидите, то поймете, какой он страшный и могущественный. Я думаю, что, если он появится на тинге, у вас душа уйдет в пятки. Но раз уж вы говорите, что ваш Бог все может, пусть Он сделает так, чтобы к завтрашнему дню дождь перестал, но тучи остались. Тогда мы и встретимся снова.
Конунг отправился в свои покои, и с ним поехал заложником сын Гудбранда, а конунг оставил в заложники своего человека. Вечером конунг спрашивает сына Гудбранда, как сделан их бог. Тот отвечает, что он сделан по образу Тора: «В руке у него молот. Он громадный, а внутри полый. Он стоит на подставке, и когда его выносят, то снова ставят на эту подставку. Он богато украшен золотом и серебром. Каждый день ему приносят четыре каравая хлеба и мясо».
Они легли спать, но конунг не спал всю ночь и молился. Когда рассвело, конунг пошел в храм на Божественную литургию, а потом поел и отправилсяна тинг. Погода была такой, какую просил Гудбранд. Тут поднялся епископ. На нем была ряса, на голове митра, а в руке посох. Он рассказал бондам о христианской вере и о многих чудесах, которые сотворил Бог. Когда он закончил говорить, ему ответил Торд: «Много знает человек в рогатой шапке и с палкой, изогнутой как бараний рог. Раз Вы говорите, что Ваш Бог может совершить такие чудеса, скажите Ему тогда, пусть Он сделает так, чтобы завтра до восхода солнца стало ясно и солнечно. Тогда мы снова встретимся и либо примем христианство, либо будем биться».
На том они и расстались. С Олафом конунгом был тогда человек по имени Кольбейн Сильный. Он был родом из Фьордов. У него на поясе всегда был меч, а в руках большая дубина, которую называют булавой. Конунг предупредил Кольбейна, чтобы утром тот был рядом с ним. Потом он сказал своим людям: «Пойдите ночью туда, где стоят корабли бондов, и проделайте в них дыры, а потом угоните всех их коней со стоянок».
Они так и сделали. Конунг всю ночь молился и просил Бога помочь ему Своим милосердием и милостью. Когда рассвело, он после утрени отправился на тинг. Там уже было несколько бондов. Тут он увидел большую толпу бондов, которые шли на тинг и несли огромного истукана, разукрашенного золотом и серебром. Когда его увидели бонды, они все вскочили и пали ниц перед этим чудовищем. Потом его поставили посредине поля тинга. По одну сторону поля сидели бонды, а по другую конунг со своим войском. Тут поднялся Гудбранд из Долин и сказал: «Где же твой Бог, конунг? Он, наверно, совсем опустил теперь свою бороду, и ни ты, ни тот сидящий рядом с тобой человек с рогами, которого вы называете епископом, не будете сегодня так хвастливы, как вчера, потому что сейчас сюда пришел наш бог, которому все подвластно. Он смотрит на вас своим пронзительным взором, и вы все перепугались и не смеете поднять глаз. А теперь бросьте ваше суеверие и поверьте в нашего бога, который вершит вашими судьбами».
На том он закончил свою речь. А конунг сказал Кольбейну так, чтобы бонды не слышали: «Когда они во время моей речи перестанут следить за своим богом, ударь в него изо всех сил своей дубиной».
Потом конунг поднялся и сказал: «Многое ты наговорил нам сегодня утром. Тебе странно, что ты не можешь увидеть нашего Бога, но мы надеемся, что Он скоро к нам придет. Ты пугаешь нас своим богом, а он слеп и глух, и не может защитить ни себя, ни других, он даже не может сам сдвинуться с места, если его не понесут, и думаю, что скоро ему придет конец. А теперь посмотрите на восток, там идет наш Бог во всем Своем блеске».
Тут взошло солнце, и все бонды посмотрели на него. В это время Кольбейн так ударил по их богу, что он раскололся на куски, и оттуда выскочили мыши, величиной с котят, ящерицы и змеи. Бонды перепугались и бросились бежать. Некоторые из них побежали к кораблям, но когда они спустили их на воду, в них сразу же набралась вода, и на корабли даже нельзя было взойти, а те, которые побежали к своим коням, не нашли их. Тут конунг велел созвать бондов и сказать, что он хочет говорить с ними. Бонды вернулись, и тинг продолжался. Конунг поднялся и сказал: «Я не знаю, что значат ваши крики и беготня. Но вы теперь увидели, какова сила вашего бога, которого вы украшали золотом и серебром, поили и кормили. Теперь видно, кому это все шло — мышам и змеям, ящерицам и жабам. Плохо тем, кто верит в такого бога и упорствует в своей глупости. Соберите ваше золото и драгоценности, которые здесь рассыпались по земле, и отдайте вашим женам, и никогда больше не украшайте ими чурбаны и камни. А сейчас вам остается выбирать одно из двух, либо вы принимаете христианство, либо сегодня же будете биться со мной. И пусть победит сегодня тот, с кем будет Бог, в Которого мы верим».
Тут встал Гудбранд и сказал: «Плохо пришлось нашему богу, и раз он не смог нам помочь, мы будем верить в того Бога, в Которого веришь ты».
Тут все приняли христианство. Епископ крестил Гудбранда и его сына и оставил там священников. И те, кто был раньше врагами, расстались друзьями, Гудбранд велел построить церковь в долинах».
Указав язычникам, поклонникам скандинавского бога Тора, на восходящее солнце, св. Олаф повторил то, что сделал святитель Патрик (Патрикий) Ирландский, о котором, конечно, св. Олаф хорошо знал от своих учителей английских миссионеров во главе с епископом Сигурдом (Зигфридом). Святитель Патрик, заметив на камнях высеченные круги, спросил языческих жрецов, что они означают. Те ответили, что это знак солнца, которому они поклоняются.
Действительно, весь северо-запад Европы поклонялся солнцу, о чем свидетельствуют храм Солнца в Англии — т.н. Стоунхендж (этот храм представляет собой ряд гигантских камней, установленных в виде концентрических окружностей. Согласно гипотезе составителя данного жизнеописания св. Олафа, по кольцевидным галереям, образуемым концентрически установленными камнями, производили ритуальный бег коней (конь во всех солярных религиях является символом /тотемом/ солнца) как бы для "оживления" почитаемого ими божества. Храм в Стоунхендже принято было считать построенным 2000 лет до Р.Х. В последнее время считается, что он гораздо древнее. Более того, в 1998 году был открыт еще один такой же храм в Англии (вернее, следы, которые от него остались, т.к. храм был деревянными и, разумеется, дерево сгнило). Этот храм по размерам кругов был еще более великим, чем Стоунхендж, и время его построения относят к пятому тысячелетию до Р.Х. — Прим. сост.), неолитическая культура в Приладожье (гребенчато-ямочная культура) с изображением солнца и его символов на посуде и другие знаки и символы. Культ солнца несомненно был первым языческим культом человечества, отступившего от истинной религии, оставленной человеку после падения: «Семя Жены сотрет главу змия». Переход от этой первобытной истинной религии прослеживается во многих культурах, в частности, в культуре северо-западных народов Европы, а также связанных с ними даков и сарматов. Дробление этой религии на пантеон различных божеств также прослеживается в этих культурах. Поэтому, столкнувшись с культом солнца древних друидов в Ирландии, св. Патрик произнес следующую знаменитую свою фразу: «Мы тоже верим в Солнце — Солнце Правды – Христа». И велел перечеркнуть круги на камнях крестом. С тех самых пор крест в круге или круги в кресте, или иные сочетания креста и круга стали христианскими символами северо-запада Европы, включая и северо-запад России (Новгородский и Валаамский кресты и др.). Вот почему на иконе св. Олафа, написанной инокиней Дивеевской обители Надеждой, вокруг золотого нимба святого изображен еще больший жёлтый круг. Это восходящее солнце, к образу которого прибег св. Олаф для утверждения в душах закоренелых язычников Солнца Правды — Христа.
«Потом Олаф конунг отправился в Хейдмёрк и насаждал там христианство… В Хейдмёрке мало где было принято христианство. Конунг не возвратился назад, пока весь Хейдмёрк не был крещен. Он освятил там церкви и оставил священников. Потом он отправился в Тотни Хадаланд и установил там праведные обычаи, и добился того, что все там приняли христианство. Оттуда он отправился в Хрингарики, и все там подчинились христианству. Когда жители Раумарики узнали, что Олаф конунг собирается нагрянуть к ним, они собрали большое войско. Они говорили, что не забыли еще того, как Олаф разъезжал по Раумарики в прошлый раз, и что в другой раз они такого не потерпят. Когда Олаф конунг пришел в Раумарики со своим войском, он встретился с войском бондов у речки под названием Нитья. У бондов была большая рать. Когда они сошлись, бонды сразу же бросились вперед, но скоро им пришлось туго, и они отступили. Они были вынуждены оставить свои плохие обычаи и принять христианство. Конунг прошел по этому фьюльку (району — Прим.) и был там до тех пор, пока все не приняли христианство. Оттуда он отправился в Соляйяр и крестил там всех».
Сам святой Олаф строго соблюдал церковные установления и много молился. Сага повествует о том, как однажды он забылся и стал в воскресный день что-то вырезать из дерева (как многие норвежцы времен викингов, он был искусным мастером по резьбе). «Мальчик-слуга сказал ему: «Господин, завтра понедельник», — намекая на то, что сегодня воскресенье. Св. Олаф отбросил рукоделие, велел подать свечу и сжег на ней все стружки, держа их в руке». Св. Олаф твердо верил, что Бог благоволит его делам и посылает во всем удачу. «Удача конунга велика», — повествует Сага. Своему послу к шведскому королю он говорит: «Будь уверен, я буду всей душей с тобой, если это сможет тебе помочь, и пусть моя удача будет с тобой и со всеми вами». О том, что вера в свою удачу по милости Божией никогда не изменяла св. Олафу, свидетельствует следующий факт: св. Олаф и король Швеции спорили по поводу одного пограничного района и согласились решить спор жребием. Они решили бросить кости. «Конунг шведов выбросил две шестерки и сказал, что Олафу конунгу уже незачем бросать. Тот ответил, встряхивая кости в руках: «На костях есть еще две шестерки, и моему Господу Богу ничего не стоит сделать так, чтобы я их выбросил». Он метнул кости и выбросил две шестерки. Тогда метнул кости Олаф конунг шведов и снова выбросил две шестерки. Тут снова бросил кости Олаф конунг Норвегии, и на одной из костяшек было шесть, а другая раскололась, и на ней оказалось семь, и он выиграл».
Св. Олафу совершенно были чужды амбиции честолюбивых властителей. Сам он дважды хотел уклониться от своей миссии в Норвегии, но всякий раз сновидениями был вразумляем в том, что его долг довершить христианизацию Норвегии.
Осуществляемое им объединение страны под своей единоличной властью было только необходимым сопутствующим обстоятельством этой его деятельности. Вот почему св. Олаф никогда не мстил за себя лично (будучи одновременно строгим в отношении врагов христианства). Так, например, отняв власть у пяти местных властителей, замышлявших убить его, он долго держал при себе одного из них, оказывая ему почет, подобающий его сану, и только после того, как тот трижды покушался убить св. Олафа, его отправили под охрану в другое место, где он жил на полном обеспечении.
Не раз бывало, что его предавали те, кому он прощал проступки и оказывал милость. Так по просьбе епископа Сигурда (Зигфрида) он примирился с ярлом Эрлингом, готовым восстать на него с оружием в отместку за своего родственника, которого св. Олаф за убийство приговорил к смерти. «Государь, — обратился епископ к Олафу, — я прошу Вас ради нашего Бога не противиться и заключить мир с Эрлингом, как он предлагает. Пусть тому человеку даруют жизнь и не причиняют вреда». В результате св. Олаф примирился с Эрлингом и простил убийцу. Но оба впоследствии предали его. Оба предателя в конце концов были убиты. Асбьерн (убийца) был убит человеком Олафа без ведома последнего, а ярл Эрлинг был убит в морской битве с самим Олафом, опять же против воли Олафа (который хотел взять его в плен и пощадить) его слугой, оказавшим медвежью услугу, ибо Эрлинг был весьма популярен в Норвегии и убийство его послужило немаловажным фактором в ряде причин низложения короля. Когда пал Эрлинг, король воскликнул, обращаясь к своему воину: «Что ты наделал, несчастный! Этим ударом ты выбил Норвегию из моих рук».
Роковое значение имело и убийство предателя Асбьерна, ибо тем же копьем, которым был убит тот, была нанесена смертельная рана св. Олафу в битве при Стикластадире, о которой речь будет позже. Этот удар нанес один человек, по имени Торир, отличающийся коварством, которого родственники Асбьерна (и сам он был его родственником) обязали отомстить за последнего.
С годами св. Олаф все чаще и чаще углублялся в себя, так что порой не замечал окружающее. В этом состоянии у него бывали иногда непонятные видения и прозрения. Так, например, как повествует Сага: «Однажды конунг ехал на коне и пел псалмы. Когда он проезжал между двумя холмами, он остановил коня и сказал: "Пусть все передают из уст в уста мои слова, что ни один конунг Норвегии не должен никогда больше проезжать между этими холмами». И говорят, что этот завет выполняется.
Все чаше и явственнее стал проявляться дар исцелений. Один воин короля по имени Эгиль нарушил приказ св. Олафа, и тот был весьма сердит на него. Но вот Эгиль опасно заболел, и король не хотел навестить его, хотя многие просили его об этом. «Эгиль, — повествует Сага, — очень раскаивался в том, что совершил поступок, который вызвал недовольство конунга, и просил конунга сменить гнев на милость. Наконец конунг простил его. Он положил руки Эгилю на бок, где у него болело, пропел молитвы, и боль как рукой сняло. После этого Эгиль выздоровел».
Два главных политических противника было у св. Олафа: Олаф, король Швеции, и Кнут Могучий, король Дании и Англии. С первым у св. Олафа были непрерывные споры касательно пограничных территорий. Второй же прямо требовал, чтобы св. Олаф стал его вассалом, т.е. перестал быть королем Норвегии, и чтобы последняя потеряла свою независимость. Ссора со шведским королем привела к потере Олафом первой своей невесты; вражда же с Кнутом привела к потере самой жизни.
Св. Олаф посватался к дочери Олафа Шведского Ингигерд, которая отвечала Олафу взаимностью и очень хотела этого брака. С точки зрения шведской знати, брак этот был весьма желателен для установления пограничного мира, и они принудили Олафа Шведского дать клятву в том, что он выдаст Ингигерд за Олафа Норвежского. Но шведский король так ненавидел св. Олафа, что пошёл на клятвопреступление и выдал свою дочь за русского великого князя Ярослава Мудрого, который княжил тогда в Новгороде. Ингигерд — это будущая святая благоверная княгиня Анна Новгородская. По ее шведскому имени названа ижорская земля Ингерманландией (где теперь Петербург). Св. Олаф всю свою жизнь был в очень хороших отношениях со своей несостоявшейся невестой, а через нее и с Ярославом Мудрым, которые, как мы увидим впоследствии, сыграли важную роль в его жизни и весьма помогли ему. Потеряв Ингигерд, св. Олаф женился на ее сводной сестре Астрид.
Главной характерной чертой св. Олафа и принципом его жизни было то, что он ни при каких самых трудных обстоятельствах не заменял личный долг перед Богом какой-либо земной пользой. В сущности из-за этого он и пострадал, и потому он мученик христианского долга, «рыцарь не от мира сего». И как всякий христианский мученик, он есть подражатель Богочеловеку Христу, который «смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Фил.2,8). Этим качеством св. Олаф принципиально отличался от противостоящих ему земных политиков, которые под личиной христианства скрывали сердце, исполненное корыстных земных желаний и амбиций. Таков был «христианский король», противник св. Олафа, Кнут Могучий. О личных нравственных качествах этого «христианнейшего» короля свидетельствует следующий случай:
«Когда Кнут конунг и Ульв ярл (зять Кнута) играли в шахматы, конунг сделал неверный ход, и ярл взял его коня. Конунг взял свой ход обратно и сказал, что сделает другой ход. Ярл рассердился, сбросил шахматную доску и пошел прочь. Конунг сказал: «Ты бежишь, трусливый Ульв?»
Ярл остановился в дверях, обернулся и сказал: «Это ты бежал бы у Хельги реки, если бы мог! Ты не называл меня трусливым Ульвом, когда я со своими кораблями пришел к тебе на помощь. Шведы избивали вас там, как собак!»
Ярл вышел и пошел спать. Немного погодя конунг тоже отправился спать. На следующее утро, когда конунг одевался, он сказал своему слуге: «Пойди к Ульву ярлу и убей его».
Слуга ушел, и, когда он через некоторое время вернулся, конунг спросил его: «Ты убил ярла?» Тот отвечал: «Нет, я его не убил, потому что он ушел в церковь Луциуса».
Одного человека звали Ивар Белый. Он был родом из Норвегии. Он был дружинником Кнута конунга и спал с ним в одном покое. Конунг сказал Ивару: «Пойди и убей ярла».
Ивар пошел в церковь, вошел в алтарь и пронзил ярла мечем. Ярл сразу умер. Ивар вернулся к конунгу с окровавленным мечем в руке. Конунг спросил: «Убил ты ярла?» Ивар ответил: «Да, убил». «И хорошо сделал», — сказал конунг.
После убийства ярла монахи велели закрыть церковь. Об этом сказали конунгу. Тот послал своего человека к монахам, велел им открыть церковь и продолжать службу. Они сделали так, как просил конунг. Когда конунг пришел в церковь, он подарил ей большие земли, так что теперь церковь владеет там целой областью. Место это стало процветать. С тех пор земли эти принадлежат церкви».
Таким мелким мстительным негодяем и осквернителем святынь был тот, кого история величает миротворцем, и таков был «мир», который он творил. Этот человек вознамерился подчинить Норвегию своему королевству, которое в то время включало Данию и Англию. Он воспользовался тем, что многие (и среди знати и простонародья) в Норвегии тяготились необходимостью строго выполнять христианские законы и бояться сурового наказания в случае их невыполнения. В этом отношении судьба св. Олафа сходна с судьбой монаха Савонаролы во Флоренции, убитого Римским Папой, воспользовавшимся недовольством многих введением строгих правил относительно исполнения христианских законов. Только в этом случае вместо Папы выступает «христианнейший» и «миролюбивый» король Кнут Могучий. Этот король в качестве главного оружия против св. Олафа использовал подкуп влиятельных людей, не жалея золота и драгоценностей и обещая Норвегии свободу и процветание в случае свержения законного короля и установления власти Кнута.
И он достиг успеха. Св. королю Олафу пришлось бежать на Русь под защиту благоверного великого князя Ярослава Мудрого, женой которого была бывшая невеста св. Олафа Ингигерд (будущая св. благоверная княгиня Анна Новгородская). Бежал он туда вместе с малолетним сыном Магнусом, оставив в Швеции жену Астрид. Как повествует Сага, именно Ингигерд настояла впоследствии, чтобы Магнус оставался все время при дворе в. к. Ярослава, и именно Ярослав и св. Анна сыграли главную роль в воцарении Магнуса после свержения датских правителей, пришедших к власти после гибели короля Олафа.
При бегстве св. Олафа произошли следующие события. В результате бегства и предательства части дружины у св. Олафа оставалось пять кораблей. «Он велел вытащить их на берег, а паруса и оснастку спрятать. Затем он раскинул шатер на полуострове Сульт, где есть красивые луга. Там на мысу он воздвиг крест… Далее нужно было переходить через каменный завал, о котором было сообщено королю, что через него не пройти, ни на лошадях не проехать. Олаф конунг ответил: «А все же попробуем через него перебраться. На все Божья воля».
Люди конунга погрузили на лошадей вещи и одежды, а сами пошли пешком. Пешком шел и конунг. Он дошел до места, что зовется Кроссбрека, и решил там отдохнуть. Конунг остановился на склоне горы и посмотрел на фьорд. Он сказал: «Тяжелый путь заставляют меня проделать мои лендерманны, те что были раньше моими друзьями, а теперь изменили мне».
В том месте на склоне горы, где отдыхал конунг, и сейчас еще стоят два креста». (Не правда ли, это похоже на бегство царя Давида от Авессалома?!)
Сага продолжает: «Конунг сел на коня и поехал по долине. Он не останавливался, пока не доехал до завала. Наутро конунг велел пойти к завалу и посмотреть, нельзя ли через него проехать. Люди пошли туда, а конунг остался в шатре. К вечеру дружинники и бонды вернулись. Они сказали, что как они ни пытались, им не удалось перебраться, и что через этот завал никогда нельзя будет проложить дорогу. Наступила вторая ночь. Конунг провел всю ночь в молитвах. А увидев, что уже рассвело,он снова велел пойти к завалу и еще раз попробовать через него перебраться. Люди отправились неохотно, говоря, что все равно и на этот раз ничего не выйдет. Когда они ушли, к конунгу пришел его кухарь и сказал, что у них не осталось никаких съестных припасов, кроме двух коровьих туш, а нужно накормить четыре сотни людей конунга и сотню бондов. Тогда конунг сказал, что пусть он ставит на огонь все котлы и в каждый положит по куску мяса. Так и было сделано. Конунг подошел к котлам, осенил их крестом и велел варить мясо. А сам он отправился к Сквевсурду, где надо было проложить дорогу. Когда конунг приехал туда, люди сидели, отдыхая от тяжелой работы. Бруси сказал: «Я говорил Вам, конунг, что с этим завалом нам не справиться, а Вы мне не верили».
Конунг снял плащ и сказал, что нужно всем попробовать еще раз. Так и было сделано. И тут двадцать человек стали передвигать, куда хотели, такие камни, какие раньше и сто человек не могли сдвинуть с места. К полудню дорога была проложена, так что по ней можно было не только пройти людям, но и проехать лошадям с поклажей, как по ровному полю. Потом конунг снова спустился к тому месту, где были оставлены их припасы. Недалеко от пещеры был родник. В нем конунг умылся. И если теперь в той долине у кого-нибудь заболевает скотина, то стоит ей дать попить воды из этого родника, болезнь как рукой снимает. Затем конунг со своими людьми пошел есть. Поев, конунг спросил, нет ли в долине за завалом какой-нибудь пастушьей стоянки, где можно было бы переночевать. Бруси ответил: «Есть там стоянка, что зовется Грёнингар, но там никто не может оставаться на ночь, так как там водятся злые духи». Конунг велел собираться в путь и сказал, что он будет ночевать на этой самой стоянке. Тут к нему подошел кухарь и сказал, что еды оказалось очень много, и он не знает, откуда она взялась.
Конунг возблагодарил Бога за этот дар и велел дать еды с собой тем бондам, которые отправлялись в долину. Сам он остался на ночь в Грёнингаре. В полночь, когда уже все спали, во дворе раздался страшный крик.
«Меня так жгут молитвы Олафа конунга, — кричал злой дух, — что я не могу больше оставаться здесь! Я ухожу отсюда и никогда сюда не вернусь!»
Наутро, когда все проснулись, конунг поднялся на гору и сказал Бруси: «Теперь здесь нужно построить усадьбу, И тот бонд, который поселится здесь, никогда ни в чем не будет испытывать недостатка. Здесь никогда не померзнут хлеба, даже если померзнут ниже и выше этой усадьбы».
Конунг объявил своим друзьям, что он собирается покинуть Норвегию и поехать сначала на восток в Швецию (в то время Олаф король Швеции уже умер и царствовал его сын Эмунд, дружелюбно относившийся к св. Олафу — Прим. сост.), а потом решать, что делать дальше и куца отправиться оттуда. Но он просил своих друзей рассчитывать на то, что он намерен снова себе вернуть страну и власть, если Бог дарует ему достаточно долгую жизнь. Он сказал, что, как он предчувствует, все люди в Норвегии еще будут служить ему. (Это предчувствие сбылось, но в духовном плане. Св. Олаф после своей гибели стал называться «вечным конунгом Норвегии», ее покровителем. — Прим. сост.)
«Я думаю, что Хакон ярл (наместник Кнута в Норвегии — Прим. сост.) недолго будет править Норвегией, и это никому не покажется странным, так как и раньше Хакону ярлу не было удачи со мной. А что касается Кнута Могучего, то немногие, наверное, поверят в то, что я скажу. Я предвижу, что ему осталось жить всего несколько лет и что вся держава его распадется, и его род никогда больше не возвысится, если все будет так, как я предвижу (пророчество это сбылось. — Прим. сост.)».
«После этого конунг отправился в путь… Он нигде не останавливался, пока не приплыл на восток в Гардарики (так норвежцы называли Русь — Прим.) к Ярицлейву (к в. к. Ярославу Мудрому в Новгород — Прим.) конунгу и его жене Ингигерд. Астрид, жена Конунга, и Ульвхильд, дочь конунга, остались в Швеции, а Магнуса, своего сына, конунг взял с собой на восток. Ярицлейв конунг хорошо принял Олафа конунга и предложил ему остаться у него и взять столько земли, сколько Олафу конунгу необходимо для содержания его людей. Олаф конунг принял приглашение и остался там.
Говорят, что Олаф конунг был набожен и благочестив всю свою жизнь. Но когда он увидел, что теряет власть, а враги его становятся все могущественнее, он все свои помыслы устремил к Богу. Теперь его не отвлекали труды и заботы, занимавшие его раньше. Когда он правил страной, он тратил много сил на то, что считал самым необходимым: сначала освободить страну от гнета иноземных правителей, а затем обратить народ в правую веру и установить законы и порядок. Во имя справедливости он наказывал тех, кто ему противодействовал. Он одинаково наказывал и могущественных и немогущественных, но люди считали такие наказания слишком жестокими и многие, теряя родичей, становились врагами конунга, даже если те были виноваты и приговор конунга был справедлив. Народ в стране потому выступил против Олафа конунга, что не хотел подчиняться его справедливым приговорам, а он готов был скорее потерять звание конунга, чем поступиться справедливостью. Незаслуженны упреки в том, что он был скуп к своим людям. Он был очень щедр к своим друзьям. Народ потому пошел против него, что его считали слишком жестоким и беспощадным в наказаниях, а Кнут конунг раздавал деньги направо и налево. Знатных людей он обольщал также тем, что каждому обещал высокое звание и власть».
«Приехав в Гардарики, Олаф конунг предавался глубоким раздумьям и размышлениям о том, как ему быть дальше. Ярицлейв конунг и его жена Ингигерд предлагали Олафу конунгу остаться у них и стать правителем страны, которая зовется Вульгария (Волжская Булгария — Прим.). Она составляла часть Гардарики, и народ в ней был некрещеный. Олаф конунг стал обдумывать это предложение. Но когда он рассказал о нем своим людям, те стали отговаривать его и убеждали его вернуться в Норвегию в свои владения. У конунга была также мысль сложить с себя звание конунга и поехать в Йорсалир (Иерусалим — Прим.) или другие святые места и принять обет послушания (т.е. стать монахом. — Прим.сост.). Но чаще всего он думал о том, нельзя ли как-нибудь вернуть свои владения в Норвегии. Раздумывая об этом, он вспоминал, что в первые десять лет его правления все у него шло легко и удачно, а потом, что бы он ни делал, все давалось с трудом, и все благие начинания кончались неудачно. И он сомневался, стоит ли испытывать судьбу и отправляться с таким небольшим войском навстречу своим врагам, когда весь народ примкнул к ним и выступает против него. Он часто думал обо всем этом и обращал свои мысли к Богу, прося, чтобы Бог указал, как ему лучше всего поступить. Все эти мысли не давали ему покоя, и он не знал, что ему делать, ибо видел, что ему не миновать беды, как бы он ни поступил.
Однажды ночью Олаф лежал в своей постели и долго не мог уснуть, думая о том, на что же ему решиться. На душе у него было очень неспокойно. Наконец он заснул. Он увидел сон, но такой ясный, что ему казалось, будто он не спит, а видит все наяву. Он увидел у своей постели высокого благообразного мужа в богатых одеждах. Конунг подумал, что это Олаф сын Трюггви (св. благ. король Олаф Трюггвасон- Прим.). Этот муж сказал ему: «Ты мучаешься и не знаешь, как поступить? Меня удивляет, что ты никак не можешь принять решение, а также, что ты собирался сложить с себя звание конунга,которое дано тебе от Бога или хотел остаться здесь и получить владения от иноземных конунгов, которых ты совсем не знаешь. Лучше возвращайся в свои владения, которые достались по наследству. Ты долго правил там с Божьей помощью и не позволял своим подданным запугивать себя. Слава конунга в том, чтобы побеждать своих недругов, и славная для него смерть — пасть вместе со своими людьми в битве. Или ты сомневаешься, что будешь сражаться за правое дело? Ты не должен обманывать себя. Поэтому ты можешь смело возвращаться в свою страну, и Бог даст тебе знамение, что она — твое владение».
Конунг проснулся, и ему показалось, что он видел тень уходящего человека. После этого сна его оставили все сомнения, и он твердо решил ехать обратно в Норвегию… Когда конунг объявил о своем решении своим людям, те были ему очень благодарны.
Говорят, когда Олаф конунг был в Гардарики, случилось, что у сына одной знатной вдовы в горле вскочил большой нарыв, и мальчик не мог ничего есть. Считали, что дни его сочтены. Тогда мать его пошла к Ингигерд, жене конунга Ярицлейва, так как была с ней знакома и показала ей сына. Ингигерд сказала, что она не может его вылечить.
«Пойди к Олафу конунгу, — говорит она, — он здесь лучший лекарь, и попроси его коснуться рукой того, что болит у твоего сына, а если он откажется, то скажи, что я его об этом прошу».
Вдова сделала так, как ей сказала жена конунга. Придя к Олафу конунгу, она сказала ему, что у ее сына нарыв в горле и он при смерти, и попросила конунга коснуться рукой больного места. Конунг ответил, что он не лекарь и что ей надо обратиться к лекарю. Тогда она сказала, что ее послала жена конунга: «Она просила меня передать ее просьбу, чтобы вы применили все свое искусство. Она мне сказала, что вы лучший лекарь здесь в городе».
Конунг подошел к мальчику, провел руками по его шее и долго ее ощупывал, пока мальчик не открыл рот. Тогда конунг взял кусочек хлеба, размочил его и положил крестом себе на ладонь. Потом он положил этот кусочек хлеба мальчику в рот, и тот его проглотил, У мальчика сразу прошла боль, и через несколько дней он был совсем здоров. Мать мальчика, все его родные и знакомые были очень этому рады, сначала думали, что у Олафа конунга просто искусные руки, какие бывают у тех, кто владеет искусством лечить, но потом, когда все узнали, что он может творить чудеса, решили что это исцеление было подлинным чудом…
Когда Олаф конунг решил вернуться домой, он сообщил об этом Ярицлейву конунгу и его жене Ингигерд. Они стали его отговаривать и говорили, что у них в стране он может получить владения, подобающие ему. Они просили его не ехать навстречу врагам с таким небольшим войском. Тогда Олаф конунг рассказал им о своем сне и сказал, что, как он думает, то было знаменье Божие. Увидев, что конунг твердо решил ехать, они предложили ему воспользоваться их помощью и взять в дорогу все, что ему нужно. Конунг поблагодарил их дружескими словами за их участие и сказал, что он охотно возьмет у них, все, что ему будет необходимо в пути. Сразу же после йоля конунг стал собираться в путь. У него было тогда около двух сотен людей».
Итак, в начале 1030 года св. король Олаф отправился в Норвегию по замерзшим российским рекам. Когда на море сошел лёд, он отплыл в Готланд с 240 дружинниками. Шведский король Эмунд дал ему еще 480 человек. В Норвегии к нему присоединились сторонники, и у него стало 3600 человек против 14400 армии короля Кнута — самой большой армии, когда-либо собранной в Норвегии. Тогда, подобно Гедеону, король Олаф решил сократить свою армию еще более, исключив из нее всех некрещеных, так что у него осталось всего лишь 1300 человек. Вот как повествует Сага о том, как еще в Швеции Олаф стал поступать подобным образом: «Одного человека звали Торир Кукушка, а другого Фасти Пахтанье. Оба были отъявленными разбойниками. С ними было еще тридцать человек, все им под стать. Эти два брата были больше и сильнее других, решительности и смелости им было не занимать. Узнав, что мимо проезжает войско, братья посоветовались и решили, что неплохо было бы отправиться к конунгу, последовать за ним в его страну, участвовать в сражении на его стороне и отличиться. Явившись к нему, братья всей шайкой в полном вооружении подошли к конунгу и приветствовали его. Конунг спросил их, кто они такие. Они назвали себя и сказали, что они здешние. Затем сказали о своем деле и предложили конунгу последовать за ним. Конунг ответил, что, как он видит, от таких людей и в самом деле может быть большая польза: «Так что я хотел бы взять вас с собой, но крещеные ли вы?»
Торир Кукушка сказал, что он и не крещеный, и не язычник: «У нас у всех нет другой веры, кроме той, что мы верим в самих себя, в свою силу и удачу. Нам этого хватает». Конунг промолвил тогда: «Очень жаль, что такие видные люди, как вы, не верите в Христа, своего Создателя». Торир отвечал: «Есть ли у тебя в войске, конунг, какой-нибудь христианин, который был бы виднее нас, братьев?» Конунг потребовал, чтобы они крестились и приняли правую веру. «Вот тогда и следуйте за мной, — сказал он, — и я сделаю вас очень уважаемыми людьми. А если не хотите креститься, то поезжайте обратно и продолжайте заниматься своим делом».
Фасти Пахтанье отвечал, что он не хочет креститься. И они пошли прочь. Тут Торир Кукушка сказал: «Для нас позор, что конунг прогнал нас из своего войска. Еще никогда не бывало, чтобы кто-нибудь отказался взять меня в товарищи. Я так не поеду назад. И они вместе с другими людьми из лесов присоединились к войску».
Почему так поступал св. Олаф? Он поступал так потому, что не хотел, чтобы из-за него гибли некрещеные люди, для которых после смерти не было открыто Царство Небесное. С другой стороны, те, кто приходили к нему и соглашались креститься, получали от него наставление в вере. Вот почему он не пренебрегал брать к себе и разбойников, что приводило к их исправлению (подобно тому как это случилось с благоразумным разбойником, распятым вместе со Христом). Но духовенство короля Кнута не преминуло воспользоваться слухами о том, что св. Олаф принимает и разбойников в свое войско, и они начали лицемерную и ханжескую пропаганду против него среди жителей Норвегии.
Сага повествует далее: «Олаф конунг перебрался через Кьёль с востока и стал спускаться с гор. К западу от него лежала вся страна (т.е. Норвегия — Прим. сост.), и он увидел её с гор. Много народу шло впереди конунга, и много шло сзади. Конунг ехал, выбирая место посвободнее. Он был молчалив и не разговаривал с людьми. Так он проехал большую часть дня, не оглядываясь. Тут к нему подъехал епископ и спросил, о чем он думает, раз он так молчалив. А обычно в походах он бывал оживлён, беседовал со своими людьми и веселил всех вокруг себя. Погруженный в свои мысли, конунг ответил: «Мне только что было чудесное видение. Я видел Норвегию, когда смотрел на запад с гор. Я вспомнил, как я был много дней счастлив в этой стране, мне показалось, что я вижу весь Трандхайм, а затем всю Норвегию. Чем больше я смотрел, тем больше открывалось моему взору, и, наконец, я увидел весь мир, сушу и море. Я узнавал места, которые видел раньше, когда бывал там. Так же ясно я увидел места, не виданные мною ранее, о которых я только слышал, и те, о которых я ничего не слышал, заселенные и незаселенные земли, так далеко, как простирается мир».
Епископ сказал, что это видение священное и достопримечательное.
Конунг двинул свое войско к Ставу. Подойдя к болотам у Става, он остановился. Здесь ему точно стало известно, что бонды идут с войском против него и что скоро ему придется сразиться с ними. Конунг сделал смотр своему войску, и люди были подсчитаны. Девять сотен человек оказались язычниками. Узнав об этом, конунг велел им креститься. Он сказал, что не хочет, чтобы в его войске сражались язычники.
«Нам нельзя, — сказал он, — рассчитывать на то, что у нас больше войска, мы должны возложить все наши надежды на Бога, ибо его сила и милосердие должны принести нам победу, и я не хочу, чтобы язычники сражались вместе с моими людьми».
Когда язычники услышали об этом, они посовещались, и четыре сотни человек решили креститься, а пять сотен отвергли крещение и повернули обратно в свои земли. Тут вышли братья Торир Кукушка и Фасти Пахтанье и еще раз предложили конунгу свою помощь. Конунг спросил, приняли ли они крещение. Торир Кукушка ответил, что не приняли. Тогда конунг снова предложил им либо креститься и обратиться в правую веру, либо, если они этого не сделают, уходить прочь. Братья ушли и стали советоваться, как им поступить. Фасти сказал: «Что до меня, то мне не по душе возвращаться назад. Я все равно буду сражаться в этой битве, если не на стороне конунга, то против него, и мне все равно, на чьей стороне быть».
Торир отвечал: «Если я буду сражаться в этой битве, то я буду на стороне конунга, потому что он больше нуждается в помощи. А если мне для этого нужно поверить в какого-то Бога, то чем Белый Христос хуже любого другого бога? Так что я предлагаю креститься, если конунгу это так важно, и пойдем в бой вместе с ним».
Все с этим согласились, пошли к конунгу и сказали, что хотят креститься, священники крестили их, а епископ благословил. Конунг взял их в свою дружину и сказал, что они будут сражаться под его знаменем. Когда конунг сделал смотр своему войску и, когда люди были подсчитаны, оказалось, что у него было более тринадцати сотен человек, конунг сказал: «У всех нас будет одинаковый знак. На щитах и шлемах белой краской мы поставим Святой Крест. Когда мы пойдем в бой, пусть у всех нас будет один клич: "Вперед, вперед, люди Христа, люди Креста, люди конунга!» (Вот так св. Олаф уподобился св. равноапостольному императору Константину Великому. — Прим. сост.)
Св. Олаф сделал попытку увеличить свое войско, навербовав в него людей из местных крестьян (бондов), но оказалось, что почти все, кто могли носить оружие, присоединились к вражеской армии, которая, как уже было сказано, к моменту будущей битвы насчитывала 14000 человек (против примерно 1300). Сага повествует: «Люди конунга собрали лишь немногих. Конунг спросил своих людей совета, как, по их мнению, следует теперь поступить. Финн (дружинник св. Олафа — Прим. сост.) так ответил: «Нам надо пройти с огнем и мечом по всей округе, разграбить всех и сжечь все дотла, чтобы не осталось камня на камне. Так надо отплатить бондам за измену своему конунгу. Я думаю, что многие бонды покинут войско, увидев свои дома в огне и дыму и не зная судьбы своих детей, жен и стариков, отцов и матерей и других родичей. Я думаю, что стоит хоть кому-нибудь из них покинуть войско, как их ряды скоро поредеют, потому что у бондов всегда так: новое всегда кажется им самым лучшим».
Когда Финн кончил свою речь, люди стали выражать свое одобрение. Многим хотелось пограбить, и все считали, что бонды заслуживают наказания и что, возможно, они тогда сразу же разбегутся, как об этом говорил Финн. Тормод Скальд Черных Бровей сказал тогда такую вису: «Подожжем все дома/Здесь окрест!/Пусть гложет/ Кровли огонь. Готово/К бою княжье войско./Да пожрут пожары/Стены трёндских хижин,/В корчах пней да сгинет/Все! — Вот слово скальда».
Когда конунг услышал, чего хотят его люди, он попросил, чтобы все замолчали, и сказал: «Бонды заслуживают того, чтобы с ними поступили так, как вы предлагаете. Они помнят, что по моему велению их сжигали в их собственных домах и карали другими карами. Их жгли по моему велению, когда они отступались от правой веры и впадали в язычество, не слушая моих слов. Вы должны были тогда наказывать за измену Богу. Измена своему конунгу не заслуживает столь сурового наказания, хотя они и нарушили клятву верности мне, а так не подобает поступать тем, кто хочет быть достойными людьми. Я могу простить измену мне теперь, но я не мог простить им измену Богу. Я хочу поэтому, чтобы мои люди вели себя мирно и не грабили бондов. Я первый поеду к бондам, и хорошо, если нам удастся заключить с ними мир, но если они вступят с нами в бой, то нам останется либо пасть в битве — если мы погибнем, не совершив грабежей, то это будет нам на благо — либо мы одержим победу. Тогда вы станете наследниками тех, кто сражался против нас, так как они погибнут или обратятся в бегство, а их имущество и в том и в другом случае достанется нам. Пусть наши люди режут скот и берут другие припасы, необходимые нам, чтобы прокормиться, но сверх этого ничего делать не следует».
Здесь мы опять видим проявление характерной черты св. Олафа -—пренебрежение любыми практическими выгодами, если они хоть в слабой мере противоречат исполнению личного христианского долга. В этом также проявляется отличие понимания царской власти от искаженного понимания её Иваном Грозным, которого ошибочно некоторые продолжают считать царем «православным». Православным царем был как раз св. Олаф, который понимал, что царская власть дается Богом для того (и в том лишь случае освящается Богом), чтобы монарх использовал ее для исполнения долга христианского государя. Если же он, как тот «надёжа православный царь» (т.е. Грозный), считает, что христиане обязаны приносить ему лично в жертву свои жизни и жизни детей своих, а он волен грабить, насиловать, мучить и казнить, т.к. якобы такое право дано ему Богом, — то это не православный царь, а местный антихрист, И горе тому народу, который подчинение антихристу считает своим долгом перед Богом!
«Говорят, — продолжает Сага, — что, когда Олаф конунг построил свое войско, он поставил вокруг себя людей, которые должны были защищать его щитами. Для этого он отобрал самых сильных и ловких. Потом он позвал к себе своих скальдов и велел им быть рядом с ним.
«Вы должны, — сказал он, — стоять здесь и видеть все, что происходит, собственными глазами, тогда вам не придется полагаться на рассказы других, ведь потом вы должны будете рассказать об этой битве и сложить о ней песни». Среди скальдов не было в то время самого ближайшего к королю Сигвата скальда. Так случилось, что он был на богомолье в Риме. И вот другие скальды начали острить по этому поводу: «Не будем стоять вплотную друг к другу, товарищ, оставим место и для Сигвата скальда, если он приедет сюда. Он наверняка захочет стоять перед конунгом, да и конунг будет недоволен, если перед ним окажется кто-то другой».
Услышав эти слова, конунг сказал: «Не надо винить Сигвата за то, что его здесь нет. Он часто бывал со мною в сражениях, а сейчас он, наверно, молится за нас, это нам нужнее всего».
Тормод говорит: «Возможно, конунг, что молитвы тебе сейчас всего нужнее, но вокруг твоего стяга сильно поредело бы, если бы все твои дружинники отправились молиться в Румаборг (Рим — Прим.)».
Когда стемнело, войско короля Олафа остановилось на ночлег… Они спали, укрывшись щитами. Когда рассвело, они двинулись дальше по долине. К конунгу стали приходить бонды. Все они говорили, что лендерманны собрали несметную рать. Тогда конунг достал много серебра, отдал его одному из бондов и сказал: «Эти деньги ты должен сохранить и потом разделить. Часть из них пусть пойдет на храмы, часть священникам, часть беднякам, а часть на молитвы задуши тех, кто погибнет, сражаясь против нас. Бонд спрашивает: «Надо дать деньги также на молитвы за этих людей?» Конунг отвечает: «Нет, эти деньги ты отдашь на молитвы за души тех, кто погибнет от оружия наших людей, сражаясь на стороне бондов. А что касается тех, кто будет с нами и погибнет в этом бою, то мы все и так будем спасены…»
В ту ночь, когда конунг остановился со своим войском, он долго бодрствовал и молился за себя и своих людей и мало спал. Только к рассвету он задремал».
«Олаф конунг был вооружен так: на голове у него был позолоченный шлем, в одной руке белый щит со Святым Крестом из золота, в другой копье, которое теперь стоит в алтаре в церкви Христа, у пояса — меч Хнейтир, очень острый меч с рукоятью, обвитой золотом. На конунге была кольчуга… Когда Олаф конунг построил свое войско, бонды были еще далеко. Конунг сказал, чтобы люди сели на землю и отдохнули. Он сам, а за ним и все сели на землю и отдохнули. Конунг откинулся назад и положил голову на колени Финну сыну Арни. На него набежал сон. Тут его люди увидели войско бондов. Те подняли стяги и двигались вперед навстречу войску конунга. Это была огромная толпа. Тогда Финн разбудил конунга и сказал, что на них идут бонды. Конунг проснулся: «Зачем ты меня разбудил, Финн, и не дал досмотреть сон?» Финн отвечал: «Вряд ли досмотреть этот сон для тебя важнее, чем приготовиться к отпору войска, которое идет на нас. Разве ты не видишь, как близко толпа бондов?»
Конунг произнёс: «Они еще не так близко, и лучше бы я еще поспал». Финн спросил: «Что же, конунг, тебе снилось такого, если ты так жалеешь, что тебя пришлось разбудить?» Тут конунг рассказал свой сон. Он сказал, что ему снилась высокая лестница и что он поднялся по ней так высоко, что перед ним открылись небеса. «Когда ты меня разбудил, я поднялся до самой верхней ступеньки». Финн говорит: «Мне твой сон не кажется таким хорошим. Боюсь, что он предвещает твою смерть, если это только не пустое сновиденье…»
Когда Олаф конунг подошел к Стикластадиру, к нему явился один человек. Этот человек был совсем не похож на других. Он был так высок, что самые высокие люди были ему по плечо. Он был очень хорош собой, и у него были пышные волосы. Он был хорошо вооружен: у него был очень красивый шлем и кольчуга, красный щит, за поясом разукрашенный меч, а в руке большое позолоченное копье с древком толщиной в кулак. Он предстал перед конунгом, приветствовал его и спросил, не хочет ли конунг принять от него помощь. Конунг спросил, как его имя, кто он и откуда. Тот ответил: «Мои родичи живут в Ямталанде и Хельсингьяланде (районы Швеции — Прим.). Зовут меня Арнльот Геллини. Еще могу Вам сказать, что я помогал тем, кого Вы посылали в Ямталанд за податями. Я дал им серебряное блюдо, которое просил передать Вам в знак того, что хочу быть Вашим другом.
Тогда конунг спросил, крещен ли он или нет. Арнльот мог сказать о своей вере только то, что он верит в свою мощь и силу. «Этой веры мне до сих пор хватало. А теперь я хочу верить в Вас, конунг». Конунг ответил: «Если ты хочешь верить в меня, то должен поверить и в то, чему я тебя научу. Ты должен поверить, что Иисус Христос создал небо и землю, и всех людей и что к Нему идут после смерти все добрые и праведные люди».
Арнльот сказал: «Я слышал о Белом Христе, но ничего не знаю о Его делах и о том, где Он правит. А сейчас я поверю всему, что Вы говорите, хочу полностью довериться Вам». Арнльота крестили, и конунг научил его тому, что считал необходимым. Он поставил его в первые ряды войска перед своим стягом. Там стояли также Торир Кукушка и Фасти Пахтанье со своими товарищами».
Что притягивало этих «рыцарей удачи», не верящих ни во что, кроме силы своего оружия, к личности св. короля Олафа? Почему предпочли они горстку его воинов «несметной толпе бондов»? Какая поэзия души заставляла их идти навстречу смерти (ибо все они погибли), защищая святого короля Олафа? Думается, что разгадка кроется именно в слове «святой». Они по велению духа шли защищать святого, а следовательно, хотя и не полностью сознательно, шли умереть за Христа.
Сага говорит, что в день битвы «погода была хорошая и светило солнце. Но когда началось сражение, то и небо, и солнце побагровели, а потом вдруг стало темно, как ночью». В Саге битва при Стикластадире датируется 29 июля. По данным современной астрономии полное затмение солнца имело место 30 июля 1030 года. Войско бондов сражалось с кличем: «Вперед, вперед, войско бондов!», а люди св. Олафа — с кличем: «Вперед, вперед, люди Христа, люди Креста, люди конунга!»
Мы помним, как св. Олаф указал язычникам на солнце, как образ Солнца Правды — Христа. И вот солнце затмилось в день его гибели. Св. Олаф погиб так:
«Торстейн Корабельный Мастер нанес Олафу удар секирой. Удар пришелся по левой ноге выше колена. Финн сын Арни тотчас сразил Торстейна. Получив эту рану, конунг оперся о камень, выпустил меч и обратился к Богу с мольбой о помощи. Тогда Торир Собака нанес ему удар копьем, удар пришелся ниже кольчуги, и копье вонзилось в живот. Тут Кальв нанес конунгу удар мечом, удар пришелся с левой стороны шеи. От этих трех ран конунг умер. После его гибели пали почти все, кто сражался рядом с ним». Когда конунг Олаф Святой погиб, ему было тридцать пять лет, как говорит священник Ари Мудрый. Он сражался в двадцати больших битвах.
«Торгильс сын Хальмы и его сын Грим отправились на поле боя вечером, когда уже стемнело, они взяли тело Олафа и перенесли его в заброшенную хижину, стоявшую в стороне от усадьбы. У них были с собой светильник и вода. Они сняли одежды с тела конунга, омыли его и завернули в льняное покрывало. Затем они положили его на пол и прикрыли ветками, чтобы никто из тех, кто мог зайти туда, не заметил его. Потом они вышли оттуда и пошли домой в усадьбу.
И то и другое войско сопровождало множество нищих и бедняков, просивших себе на пропитание. Вечером после битвы весь этот люд остался там и, когда наступила ночь, они стали искать приюта во всех домах как больших, так и маленьких. Среди них был один слепой. Он был беден, и с ним ходил поводырём мальчик. Они вышли из усадьбы и стали искать пристанища. Они подошли к хижине, где лежало тело конунга. Двери в ней были такие низкие, что вовнутрь нужно было чуть ли не вползать. Тогда слепой вошел в хижину, он стал ощупывать пол, ища, где бы ему лечь. На голове у него была шапка, и, когда он наклонился, ощупывая пол, она сползла ему налицо. Ощупывая пол, он почувствовал под руками что-то мокрое, поправил шапку мокрыми руками и коснулся пальцами глаз. Слепой почувствовал сильную резь в глазах и стал тереть их мокрыми руками. Затем он вылез из хижины и сказал, что там нельзя лежать, так как все внутри мокро. Но когда он вылезал из хижины, увидел свои руки, а потом и все, что было поблизости и что можно было видеть в темноте. Он сразу же пошел обратно в усадьбу, вошел в дом и сказал всем, что он прозрел и стал зрячим. А многие знали, что он был слепым, так как бывал там раньше, странствуя по всей округе. Он сказал, что прозрел, когда вылез из какой-то заброшенной хижины.
«Там внутри было мокро, — рассказывал он. — Я щупал пол, а потом мокрыми руками потер глаза». И он рассказал, где эта хижина. Люди, которые там были, очень дивились этому происшествию и спрашивали друг друга, что же это могло быть внутри хижины. А Торгильс бонд и Грим, его сын, знали, отчего все это произошло, и очень боялись, что недруги конунга пойдут обыскивать хижину. Они тайком отправились туда, взяли тело конунга, перенесли его на луг и спрятали там, а потом вернулись в усадьбу и легли спать».
Убийцы св. Олафа не нашли тело на поле сражения и стали расспрашивать местных жителей, не знают ли они, где тело. Тогда Торгильс специально распустил слух о том, что король жив. И многие поверили ему и стали бояться мести.
«Торгильс сын Хальмы со своим сыном Гримом хранили тело конунга. Они много думали, как сберечь его, чтобы недруги конунга не смогли надругаться над ним, ибо они слышали, как бонды говорили, что если найдется тело конунга, то надо его сжечь или потопить в море.
Отец и сын видели, как ночью на поле боя там, где лежало тело конунга, горит свеча, и также потом, когда они спрятали его тело, они все время видели ночью свет над тем местом, где лежало тело конунга. И вот, они сделали два гроба: в один положили тело св. Олафа, а в другой соломы и камней. Они тайком перенесли гроб с телом конунга на корабль и спрятали его под палубой, а гроб с камнями они тоже взяли на корабль и поставили его на самое видное место. После этого они поплыли по фьорду. Дул попутный ветер, а вечером, когда стало темнеть, они поплыли к Нидаросу и подошли к причалу конунга. Торгильс послал своих людей в город и велел им сказать епископу (врагу св. Олафа, ставленнику короля Кнута), что они привезли тело Олафа конунга. Когда епископу стало об этом известно, он послал к причалу своих людей, они сели в лодку, подплыли к кораблю Торгильса и приказали, чтобы им отдали тело конунга. Торгильс и его люди взяли гроб, стоявший на палубе, и перенесли к ним в лодку. Затем люди епископа выплыли на середину фьорда и сбросили этот гроб в море.
Была глубокая ночь. Торгильс и его люди плыли вверх по реке, пока город не скрылся из виду. Они подошли к берегу у склона, который называется Грязный Склон. Они перенесли тело конунга на берег в какую-то заброшенную хижину, стоявшую в стороне от других домов. Всю ночь они бдели у тела конунга. Торгильс отправился в город к людям, которые были верными друзьями Олафа конунга. Торгильс спросил, не хотят ли они взять на свое попечение тело конунга. Но никто не осмелился сделать это. Тогда Торгильс отправился с телом дальше вверх по реке и похоронил его на песчаном холме, затем они сравняли землю так, что могилы нельзя было заметить. Они кончили все до рассвета. Затем они пошли на корабль, поплыли по реке во фьорд и плыли, пока не добрались до Стикластадира».
После победы над св. королем Олафом ставленники короля Кнута стали угнетать норвежцев, и многие пожалели, что лишились своего короля и своей независимости. «Те, кто не сражался против Олафа конунга, говорили: «Вот вы, тренды, и стали друзьями Кнютлингов и получили от них награду за то, что сражались против Олафа конунга и убили его. Вам обещали мир и лучшие законы, а получили вы кабалу и рабство, к тому же над вами издеваются и унижают вас».
Ответить на это было нечего… В ту зиму многие в Трандхайме стали говорить, что Олаф конунг был святым, и рассказывали о многочисленных свидетельствах его святости. (Как тут не вспомнить: «И весь народ, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь» /Лук.23,43/. — Прим. сост.) Многие тогда стали взывать к нему в своих молитвах, прося помочь в их нуждах. Такие молитвы помогали многим, одни получали исцеление от недуга, другие удачу в путешествии или что-нибудь еще, в чем они нуждались… Эйнар Тамбарскельвир был первым из могущественных людей, кто уверовал в святость Олафа конунга…
Летом многие стали говорить о святости Олафа конунга. Теперь о конунге говорили совсем не так, как раньше. Даже многие из тех, кто раньше ожесточенно ратовал против конунга и не желал слышать о нем правду, верили теперь, что он — святой. Люди стали поносить тех, кто всего больше ратовал против конунга. Во многом обвиняли епископа (ставленника Кнута. — Прим. сост.). Вражда против него стала так сильна, что он посчитал за лучшее плыть на запад в Англию к Кнуту конунгу. После этого тренды послали людей в Упплёнд, чтобы просить Гримкеля епископа приехать на север в Трандхайм. Когда Олаф конунг отправился на восток в Гардарики (Русь — Прим, сост.), он отослал Гримкеля епископа обратно в Норвегию. С тех пор тот был в Упплёнде. Когда епископу передали просьбу трендов, он сразу же собрался в путь. Он охотно согласился поехать, так как верил тому, что говорили о чудесах и святости Олафа конунга. Гримкель епископ поехал к Эйнару Тамбарскельвиру, тот принял епископа очень радушно. Они беседовали о многом, в том числе и о тех важных событиях, которые произошли в стране. Они во всем пришли к согласию. Затем епископ отправился в Каупанг, и весь народ его приветствовал там. Он стал подробно расспрашивать о том, что рассказывают о чудесах Олафа конунга, и получил точные сведения. Потом епископ послал в Стикластадир за Торгильсом и его сыном Гримом и просил их приехать к нему в город. Отец с сыном быстро собрались и отправились в город к епископу. Они рассказали ему о всех чудесах, о которых они знали, и о том, где они похоронили тело конунга. Затем епископ послал за Эйнаром, и тот приехал в город. Эйнар и епископ поговорили с конунгом и Альвивой (в то время ставленником короля Кнута в Норвегии был его сын Свейн, провозглашенный королем Норвегии. Альвива — мать короля Свейна, супруга Кнута Могучего — Прим. составителя) и просили конунга разрешить им выкопать тело Олафа конунга из земли. Конунг дал им такое разрешение и предоставил епископу свободу действий.
В городе было тогда очень много народа. Епископ и Эйнар отправились вместе с другими людьми туда, где было похоронено тело конунга, и велели копать там. Гроб тогда уже сам вышел из земли. Многие стали просить епископа, чтобы похоронили конунга в церкви Клеменса. А когда со дня кончины Олафа конунга прошло двенадцать месяцев и пять дней, гроб с его останками открыли. Он тогда опять почти вышел из земли и был совсем, как новый, будто его только что обстругали. Когда Гримкель епископ подошёл к гробу Олафа конунга, из него разносилось благоухание. Епископ открыл лицо конунга. Оно совсем не изменилось, и щеки розовели, будто конунг только что уснул. Но те, кто видел Олафа конунга, когда он пал, заметили в нем перемену. У него отросли волосы и ногти почти также, как если бы он еще продолжал жить в этом мире. Свейн конунг и все знатные люди, которые там были, подошли, чтобы посмотреть на тело Олафа конунга. Альвива сказала: «Удивительно долго не разлагаются трупы в песке. Если бы он лежал в земле, такого бы не случилось».
Епископ взял ножницы и подстриг конунгу волосы на голове и бороду. У него была длинная борода, как это было принято. Потом епископ сказал конунгу и Альвиве: «Вот теперь волосы и борода у него такие, какие были, когда он скончался. Я отстриг ровно столько, насколько они отрасли».
Альвива ответила: «Я поверю, что эти волосы — святые мощи, только если они не сгорят в огне. Мы ведь часто видели, как хорошо сохраняются волосы у людей, которые пролежали в земле и дольше, чем этот человек».
Епископ велел зажечь огонь в кадиле, освятил его и положил туда ладан. Затем он положил в огонь волосы Олафа конунга. Когда весь ладан сгорел, епископ вынул из огня волосы. Они были невредимы. Епископ показал их конунгу и другим знатным людям. Альвива сказала, чтобы положили волосы в неосвященный огонь. Но Эйнар велел ей замолчать и стал поносить ее. Тогда епископ с согласия конунга и по решению всего народа объявил, что Олаф конунг — святой. Затем гроб с телом конунга внесли в церковь Клеменса и поставили над алтарем. Гроб обернули шелковой тканью, а сверху покрыли дорогими коврами. Вскоре много всяких чудес произошло от мощей Олафа конунга.
Из песчаного холма, где был сначала похоронен Олаф конунг, забил чудесный родник. Водой из этого источника многие излечились от своих недугов. Этот источник огородили, и воду из него бережно охраняют с тех пор. Сначала там построили часовню, а на том месте, где лежало тело конунга, поставили алтарь. Теперь на этом месте стоит церковь Христа. На том месте, где была могила конунга, Эйстейн архиепископ велел поставить главный алтарь, когда он построил огромный собор, который и теперь стоит. На этом же месте был главный алтарь и в старой церкви Христа. Говорят, что на месте той хижины, где тело конунга оставили на ночь, теперь стоит церковь Олафа. А то место, куда мощи конунга перенесли с корабля, называется Склоном Олафа, теперь это место в середине города.
Епископ радел о святых останках Олафа конунга. Он стриг ему волосы и ногти, ибо они росли так, будто конунг еще продолжал жить в этом мире». Последний раз волосы св. Олафу постриг его сводный брат Харальд Хардраада (Суровый), отправляясь в Англию в 1066 году на войну против короля Харольда Годвинсона. Харальд Суровый постриг волосы, закрыл, запечатал раку с мощами св. Олафа и не велел никому и никогда их больше открывать. Харальд Суровый погиб в Англии (о чем его предупреждал св. Олаф, явившись ему в видении незадолго до отплытия в Англию). Одержавший над ним победу английский король Харольд Годвинсон был вскоре убит в битве при Гастингсе (рыцарями Вильгельма Завоевателя).
Итак, король Олаф стал почитаться вечным конунгом Норвегии, ее покровителем. Таковым он остался и по сей день, несмотря ни на какие бури общественной и церковной жизни (католический раскол, реформация, социальные революции). Сбылось, таким образом, предсказание святого Олафа Трюггвасона о том, что Норвегия будет дана королю Олафу навечно. Тогда св. Олаф не понял смысла этого пророчества. Он думал, что, победив по воле Бога превосходящую армию изменников, надолго воцарится в Норвегии, и жизнь его будет долгой. Истинный смысл пророчества он понял уже на Небесах. Поняли это и его подданные. Не так ли Спаситель, Которого хотели видеть Царем земным, стал Царем мира, но не от мира сего.
Сын св. Олафа Магнус, как уже было сказано, остался в России при дворе благоверного великого князя Ярослава Мудрого. В саге «Гнилая Кожа» («Гнилой Пергамент») утверждается, что решение оставить Магнуса у Ярослава было вызвано настоятельной просьбой жены Ярослава Ингигерд (будущей св. Анной Новгородской). После гибели св. Олафа князь Ярослав стал притеснять всех без разбора норвежцев, оказавшихся на территории Руси, в частности купцов, не давая им вести торговлю. Князь Ярослав поступал так, потому что считал, что все норвежцы изменили своему королю и виновны в его гибели. Между тем Магнус и его приближенные (а также гонцы от дружественных людей из Норвегии) обдумывали план свержения датского ига и возвращения короны законному ее наследнику — принцу Магнусу. Поэтому непримиримая политика Ярослава в отношении Норвегии не совсем была приемлема с точки зрения осуществления этих планов. Однажды норвежцы Карл и Бьёрн прибыли в Новгородскую землю для торговли. Их схватили и привели к Ярославу. «Конунг (Ярослав — Прим. сост.) спросил Карла, кто он.
«Я норвежец, — ответил тот, — и пришел сюда с хорошими деньгами и с моими товарищами». Конунг сказал: «Как это у тебя хватило дерзости прийти сюда? Ты думаешь, что у тебя счастье больше, чем у других людей, и что ты здесь наживешь деньги торговлей, где другие не могли сохранить жизнь? Как бы плохо ни приходилось от меня норвежцам, они всегда стоят худшего».
Карл ответил: «Не все одинаковы. Я солевар, человек малый, хотя теперь у меня есть деньги, и всегда был годен к чему-нибудь, и никогда не был противником Олафа конунга в мыслях моих».
«Думается мне, — сказал конунг, — что ты окажешься таков же, как и все другие норвежцы». Конунг велел взять его и заковать, и так было сделано. И после того конунг спросил совета у Магнуса, приемного сына своего, как быть с норвежцами. Магнус ответил: «До сих пор Вы, приемный отец, мало советовались со мной, но думается мне, что Норвегия не скоро станет моей, если дело пойдет к тому, что будут убивать всех, кто оттуда родом. Но Вы будьте милостивы, приемный отец мой, потому что они имеют право называться моими людьми. Думается мне, что мне лучше иначе действовать, чем ненавидеть друг друга, с теми людьми, которые оттуда».
В результате Карл был освобожден и стал связным между Ярославом и Магнусом, с одной стороны, и норвежцами, желающими воцарения Магнуса, с другой. Повсюду в Норвегии стали собираться отряды и группы недовольных. Не обошлось и без подкупа некоторых, на что деньги дал князь Ярослав. Когда лазутчики Ярослава попали к Эйнару Тамбарскельвиру, рассказали ему все, «показали те деньги и передали поручение Магнуса, сына конунга, Эйнар ответил так: «Мне все противнее становится такой подкуп знатных людей, с тех пор как Кнут это делал, но, с другой стороны, мне близко дело Магнуса, сына конунга».
Магнус победил и стал королем Норвегии. Власть датчан была сломлена.
Весть о чудесах от мощей св. Олафа распространилась по всему свету. Вскоре множество храмов в его честь было построено всюду, куда распространялось влияние викингов, от Дублина до Оркнейских островов и Новгорода. В Англии ему было посвящено 40 древних храмов, и праздник его отмечался во всех календарях. В Константинополе был также воздвигнут храм в честь св. Олафа. Это означает, что Олаф является вселенским святым. В «Норвежской Книге Проповедей» описан такой случай: «Случилось однажды в Гардах на востоке (т.е. в России — Прим. составителя), что загорелось в торговом городе, который назывался Хольмград (Новгород), и казалось, что сгорит весь город. И побежали все люди, полны страха, к одному священнику, который звался Стефан. Он служил в церкви святого Олафа. Хотели жители города испытать в такой великой беде помощь и могущество святого Олафа конунга и так проверить рассказы других людей, и, как только священник услышал их желание и просьбу, он схватил изображение того доброго господина и обратил против огня. И огонь не пошел дальше того места, где он начался, и так была спасена большая часть города».
Конец и Богу слава!
Использованные для иллюстрации иконы выполненны Сергеем Поляковым
Автор: Протоиерей Стефан Красовицкий
Читать: Жизнеописание св. мученика Олафа, «вечного короля и покровителя Норвегии», Т. Н. ДЖАКСОН. ЧЕТЫРЕ НОРВЕЖСКИХ КОНУНГА НА РУСИ - Чудеса Св. Олава на Руси, Наталия Будур - Конунг Олав и норвежские святые. ДЕНЬ ПРОСЛАВЛЕНИЯ СВЯТОГО ОЛАФА, КОРОЛЯ НОРВЕГИИ
-----------------------------------------------------------
Опубликовано: БНИЦ/Шпилькин С.В. Источник: Uusi kotimaa
Сделать стартовой 
Поставить закладку 
Поиск по сайту 
Карта сайта 
Наши баннеры 
Обратная связь
Протоиерей Стефан Красовицкий -Жизнеописание св. мученика Олафа, «вечного короля и покровителя Норвегии»
